С той стороны горячо выразили своё неодобрение. Им явно было всё равно, в каком виде я их приму. Что ж, можно понять. Но я-то воспитанный человек, на мои манеры денег было больше потрачено, чем эти обломы видели за всю свою жизнь. Я просто не мог поступиться приличиями и этикетом. Поэтому не только обулся, но и повязал галстук. Гости за дверью были близки к истерике.
Когда я открыл дверь, вид у двоих истомившихся в коридоре молодцов был откровенно праздничный. Они хотели меня кушать, причём без гарнира и десерта.
– Ты чё, козёл, косяки порешь? – прямо с порога разразился тот, который казался покрупнее. Я его мигом про себя окрестил Винни-Пухом. – Тебе, бля, сказали – базар есть, мигом сорваться обязан! Ты чё, бля, крутой? Не просекаешь? Щас я те разложу по полкам, лошина!
Второй, помоложе и порозовее, типичный Пятачок, молча прикрыл дверь и остался стоять возле неё, лениво взирая на происходящее. Сценка, которую они сейчас играли, была давно и хорошо отрепетирована, сорвала не один шквал аплодисментов, а исполнители до того привыкли к бешеному успеху, что мысль о возможном провале просто не могла прийти в их бритые головушки. Смешные люди. Кстати, обе физиономии были стопроцентно славянскими, никаких тебе орлиных носов и чернявых шевелюр. Вот вам и капиталистическая интеграция в действии.
Крепенький «Винни», заводя сам себя, утробно рычал про какую-то братву, что надо делиться, и даже предлагал готовую схему передела собственности: мол, ты, лох, выкладывай, чего имеешь, а мы долю сами выберем. Всё это становилось скучным и неинтересным буквально на глазах. Эту сову я уже разъяснил.
– Любезный, хочешь фокус покажу? – Простенький вопрос совершенно вышиб приватизатора из привычной колеи. Он даже рот забыл закрыть от удивления. Тут я ему и показал фокус. Удобства ради человеческое тело некоторыми знающими людьми делится на три уровня: верхний, средний и, соответственно, нижний. Шесть ударов, проведённых по этим трём уровням с максимальной резкостью и минимальной жалостью, приводят обычно объект в состояние, в котором не то чтобы говорить – даже думать, и то больно. Мужчина рухнул там же, где стоял, судорожно пытаясь выдавить из разом отказавшегося повиноваться тела хоть какое-то подобие вопля. «Пятачок» у входа застыл в немом восторге. Ласково улыбаясь, я обеими ладошками сделал жест «приглашения и дружелюбия». Мол, иди сюда, я всё прощу.