Море исподтишка подглядывало за мной, оглаживая мелкие камешки пляжа, море удивлялось, море было взволновано. Я ловил на себе его настороженный взгляд, ощущал свежее, с привкусом соли и воли, дыхание. Но, даже вслушиваясь, помимо своего желания, в испуганный шёпот белопенных барашков, я не задавал вопросов и не желал слышать ответов. А море плутовало, ластясь к моим ногам, пока его глубины, полные загадок и тайн, торопливо скрывались под стайками игривых волн. Глупое, глупое море. Оно никак не могло понять, что мне не было никакого дела до его тайн и сокровищ. Прозрачная поверхность, блестящая, словно зеленоватое подвижное стекло; гладь моря, насквозь пронзённая острыми лучами солнца – вот что манило и радовало мой взгляд. В этот миг я ощущал себя единственным человеком на Земле, и мне было удобно и хорошо в этом одиночестве.
В сотый раз бессмысленно усмехнувшись, я достал из кармана пачку сигарет. Пусто. Смял, поискал взглядом урну. Не нашёл. Цепь закономерностей продолжала тянуться. Сегодняшнее утро началось с подгоревших тостов, а если день не задаётся, то обычно он не задаётся по всем правилам и до самого вечера. Молвив слово, само собой напросившееся на язык, взглянул на часы. Варкалось… Наверняка где-то поблизости пырялись хливкие шорьки, но они, как обычно, ловко и небанально прятались. Всем известно, что шорьки – это помесь барсука, ящерицы и штопора, вьющие гнёзда в тени солнечных часов и пожирающие сыр. С таким комплексом полноценности у шорьков просто не было другого выхода, кроме как прятаться на широком и пустынном пространстве Брайтон-бич. Всё, повторяю всё, было обыденно и знакомо. Великобритания. Брайтон. Начало весны одна тысяча девятьсот девяносто девятого года. Четыре часа пополудни. Время, когда пора уже варить обед.
Рыжий англичанин лет пяти от роду уже давно подкрадывался ко мне, изо всех сил стараясь остаться незамеченным. Судя по охотничьей повадке и огромному надувному молотку в руках, намерения у мальчика были самые паскудные, но его целеустремлённость подкупала, и я стоически дожидался, пока он не приблизится на расстояние удара. Даже послушно отвернулся, прикрывая глаза…