– Кто приезжал? – задал он вопрос с таким суровым видом, будто и в самом деле мог допрашивать старую учительницу. Иная баба уперла бы руки в боки и спросила: «А тебе чего, лысый черт?» Тут Прокопович разницу понимал. От Журавлевой отпора ждать не приходилось.
– Ученик бывший, – ответила Журавлева твердым голосом. – Последний мой выпуск.
В отличие от того, что думал Иван, она прекрасно его узнала, как узнавала всегда. Хотя был мальчик, а стал мужик. Но она все помнила по-своему, и для нее одной его живой, быстрый ум просвечивал сквозь грубые мужицкие черты. Так быстрый высверк реки угадывается сквозь дремучую буреломную чащу.
– Самый одаренный был, – задумчиво продолжала Журавлева. – Я его в Минск возила, и он побил всех. Из него мог выйти ученый. Я договорилась, чтобы его приняли в институт. Но председатель колхоза не отпустил. Справку не дал. В Минске только руками развели.
– Ерофей Фомич ни за что Латову ходу не даст, – наставительно высказался Прокопович и ловко свернул заскорузлыми пальцами козью ножку. Насыпал махры, затянулся. Подумал, каким бы таким ловким манером продолжить беседу. Журавлева, несмотря на преклонный возраст, не была говорливой. – Отец Ивана помнишь, какой печник был? Золотые руки. А Ерофей со зла другого взял, из Сычевки. Тот чего-то умел, чего-то знал. Словом, взялся. И печку сложил, как надо. Только зимой в метель начала она выть. Сам слушал: будто сидит кто-то внутри трубы. Когда ветер потянет, шуршание начинается. Как, скажи, лезет кто-то в трубу. Потом запоет тоненьким голосом, аж мурашки по коже. А разыграется метель, печка грубым басом гремит. Без музыки и слов, будто хочет рассмеяться и не может. Страшно! У Параскевы, председательской жены, седая прядь выскочила из-за этого печного воя. Ерофей все зубы от злости сточил, а к Иванову отцу не пошел.
– Так Иванов отец давно погиб, – твердо ответила Журавлева.
– А… это… – смешался Прокопович. – Иван-то остался. Небось, он батькино ремесло ухватил.
– Откуда мне знать? – со вздохом сказала Журавлева. – Что математик мог быть, точно скажу. А он вместо этого, гляжу, летом ямы роет. Для столбов. Тоже, конечно, нужно. Только способных математиков – один на тысячу.
– Вы что же, против колхозов? – осторожно заехал Прокопович. Глаза его загорелись и медленно остыли.