Ладно, ее жизнь погублена. А у этих нищих оборвышей, что шумят на мосту? Тоже, небось, пойдут под топор, согласно российскому обычаю… Погибнут… многие из них. Как погибло, выбито ее поколение. Крепкое, чистое. Кто бы раньше это мог вообразить? В начале века, например… Да при нашествии монголов гораздо больше русских уцелело, хотя там резали и жгли без разбору, безо всяких высоких слов о свободе и справедливости.
Неожиданная ласковость старухи смутила долговязого подростка. К другим ребятам кикимора была равнодушна, а ему не давала проходу. Серый подумал, что если она опять встретится на пути, он прибьет ее камнем. И все же, когда странная парочка исчезла за деревьями, ему сделалось грустно.
Мать никогда не гладила по лицу. Только ругала. И прикосновение сухой и легкой старухиной ладони вызвало у него непривычные ощущения. Он как будто перестал бояться матери и решил не пилить вечером дрова, а пойти на гулянку, за бугор, где по субботам играла гармошка. А мать пусть потом лается. Вдали от дома он меньше опасался материнских затрещин, нутром чуял, что мать становится стара и немощна. С тех пор как отца зарезало поездом, она год от года слабела. Зато ругань ее становилась все более пронзительной и липучей. Начав кого-нибудь ругать, она долго не могла остановиться. Ни про кого из соседей доброго слова не вымолвила и сына к тому же приучала. «Все они прохвосты, жулики, проходимцы. Чужой беде рады. А чтобы помочь – никогда!»
Похоже, у нее был один свет в окошке – погибший муж, даже не сын, и она каждую свободную минуту шла на кладбище, к железной дороге. Там, возле избушки путевого обходчика, отца и нашли. Хотели уголовное дело заводить. Прошел слух, будто убили его. Мать до сих пор уверена, что не сам он погиб, подстроили это, и пострадал он будто бы за совесть и честь. Только время шло, а дело никак не складывалось. Потом и вовсе заглохло. И осталась в доме на стене фотография незнакомого бородача в болотных сапогах, с ружьем. На памяти сына отец бороду не носил. От этого возникало в нем чувство отчужденности, отверженности. Да и сам он никогда не чуял себя частицей отца, удался в мать – блеклыми бесцветными глазами, редким прямым волосом и круглым, будто скалкой раскатанным лицом. Кличка Серый прочно закрепилась за ним, и он отзывался на нее охотнее, чем на имя.