– Ангел ты мой! – хваталась за голову Люба. – С какой негритянкой? Это мужчина, нубиец, переодетый шотландский рыцарь Спящего Леопарда! У них по программе ровно через пять минут любовная сцена в шатре у крестоносцев! При чем тут морские котики?!
– Хорошо быть негром – всегда веселый, всегда хорошо выглядишь, не видно синяков под глазами! А только ослепительная улыбка и – пой, танцуй и играй на барабане… – говорил Миша, приподнимая над головой свою белую войлочную шляпу и кланяясь Любе.
Она ведала всем. В этом крымском крестовом походе все находилось под ее контролем. Если над Тихой бухтой, где разбил свои шатры лагерь крестоносцев, нависли тучи, а это противоречило замыслу режиссера, по Любиной наводке разгонять их поднимался из Симферопольского аэропорта отряд вертолетов. Под ее неусыпным оком Тихая коктебельская Бухта из последних сил изображала гористые стремнины Иордана, и если бы для съемки режиссеру понадобился натуральный Гроб Господень, Любе доставили бы его «прямо из Иерусалима», чтобы картина выглядела достоверней.
К слову о Гробе Господнем: отвоевать его у сарацин было, наверно, проще, чем выбивать для этого фильма деньги у банкиров. Самоотверженные воины английские, лукавые французы, всем без разбору недовольные австрийцы, нищие, но благородные шотландцы, маркизы, магистры, карлики, бесчисленные сарацины, мальтийские рыцари, злобные тамплиеры в белых плащах с алым крестом на плече, отшельник, архиепископ и палач, король английский Ричард, свита Ричарда, прекрасные дамы, кони, два здоровенных кобеля – ирландские волкодавы, шуты, монахи, менестрели, полторы сотни декораторов и гримеров – всё это с надеждой взирало на нашу Любу, от которой зависел их стол и дом, благосостояние, крымский портвейн и копченая мойвочка.
Похоже, что деньги для фильма она раздобывала неофициально. Она завораживала чиновников дикими историями, в которых были переплетены ее собственная судьба, судьбы ее никому неведомых близких из Тамбова, прославленных актеров, исторических личностей и просто-напросто вымышленных литературных героев.
На этом скользком пути она порой попадала в передряги, о которых в самой что ни на есть артистической манере звучным своим низким голосом с хрипотцой, рыдая и смеясь, рассказывала всем и каждому.
– Он Ларку отослал и говорит: «Сиди здесь, я сейчас принесу тебе пять миллионов». Ну села и сижу. И вдруг он входит – Вася, ты не поверишь! – я на него смотрю и даже не верю своим глазам – он абсолютно, полностью, совершенно голый!!! Мультимиллиардер! Армянин! Вот такого крошечного роста – мне по грудь! Я ему: «Ангел ты мой! Лапка моя! Куда мы с тобой? В передачу “Вокруг смеха”»? А он – цветы! (Вот эти, ты только понюхай – голландские орхидеи.) Коньяк! (Вот этот, какой мы сейчас с тобой пьем, – чувствуешь, какой аромат?!) Три ящика клубники!.. (Люся, детка, возьми, отнеси папе клубнику!)…У меня нет мужа, Вася, – жаловалась Люба, – у меня есть два человечка – Ричард Львиное Сердце в молодости и Ричард Львиное Сердце в старости перед смертью, я только намекну – они оба – одновременно – будут у моих ног. НО ИХ Я ЛЮБЛЮ! А этот на что мне сдался, моченый груздь? Я говорю ему: «Ангел ты мой! Мне под пятьдесят! У меня маленькая дочка, мать старуха, две сестры, племянник! Что ты себе думаешь? Я совершенно не по этому делу. Я – с папкой для бумаг, вот мои накладные. Да провались эти киношники со своей перловкой и синими котлетами! Не надо мне никаких миллионов!» А он, голый мультимиллиардер, стоит как вкопанный, не пошелохнется. Вася, мне стало плохо с сердцем, меня парализовало!..