На все у него был свой, незамыленный, свежий взгляд. Вася даже подозревала, что ее муж Миша – американский шпион, такой он наивный!
Ничто не ускользало от его взора:
– Как ни странно! – мог радостно воскликнуть Миша. – Эта ночная бабочка спала и ночью, и весь день уже спит!!!
Или:
– Ты знаешь, Вася, – говорил Миша, – что вода – это минерал, и если б не было воды, не было бы и жизни?!
А до чего он тонко чувствовал красоту окружающего мира!
Как-то слесарь-сантехник из нашего коттеджа выставил во двор унитаз.
И оставил его там стоять до скончания веков.
– Какое безобразие! – заметил наш сосед, который впоследствии осыпал Васю розами. – Унитаз тут выставили! Хоть марлечкой прикрыли бы!
Миша ответил ему высокомерно:
– Друг мой! Унитаз обладает такой совершенной формой, что лишь ханжа может потребовать прикрыть его марлей!
В общем, решающим доводом Любы и Лары в пользу Мишиного участия в съемках «Ричарда» оказалось:
– Прославитесь!
– Но я не стремлюсь к артистической славе! – ответил Миша. – А впрочем… Стараться избегнуть славы – такая же глупость, как и стремиться к ней.
И он согласился.
Наутро Вася его разбудила и сказала:
– Пора на войну! Хватит бока пролеживать, крестоносец!
Миша вскочил и очень долго и нервно причесывался, брился и чистил зубы.
– Не надо, пап! – я просила. – В массовке лучше выглядеть нечесаным и небритым – страшнее будет!
Но он к тому же еще чрезмерно спрыснулся одеколоном «Шипр».
Как только рассвет позолотил холмы, Вася, Миша и я пешком отправились в Тихую Бухту, снабженные талонами на обед и жетоном на обмундирование саксонского воина двенадцатого века.
Мы шли гуськом по каменистой тропе, и нам среди камней встречались иногда редкие фиолетовые цикламены. Воздух медовый, яблочный, травяной. Море то появлялось из-за гор, то исчезало. В ту ночь было полнолуние, и море выглядело приподнятым, а небо низкое, серое с солнечными полыньями. Оно почти сливалось с морем от горизонта до самого побережья.
Миша вел себя неспокойно, вообще он с ума сходил от волнения, все время норовил повернуть назад и лечь обратно в кровать. Был бы у него один только жетон на обмундирование, он давно бы сбежал, лишь талоны на обед влекли его в лагерь крестоносцев.
Вскоре на холме показались реющие знамена: английское – в самом центре на возвышении, пониже флаги французов и австрийцев. А у подножия холма раскинулись парусиновые шатры крестоносцев.