Канцеляров покраснел и принялся с преувеличенной обстоятельностью разгрызать кусок рафинада.
– А как ты думаешь, Канцеляров, – вдруг шутливо спросил я, – еще
существуют какие-нибудь тайные общества? Он наморщил лоб, серьезно обдумывая мой вопрос.
– Говорят, что сейчас вообще нет никаких тайных обществ, – сказал он, немного погодя. – И быть не может. Время неподходящее… А я думаю, что в том-то и дело, что для таких обществ самое неподходящее время – как раз самое подходящее.
Как всегда меня развеселил.
– А почему ты спросил? – спохватился он.
– Да так, что-то такое снилось, – усмехнулся я.
– Расскажи!
– Если бы я сам помнил. Что-то такое загадочное, странное. Нет, ничего не помню. – Жаль, – искренне расстроившись, вздохнул он.
– Пора на работу, – сказал я, взглянув на часы. В метро Канцеляров пытался возобновить разговор, но из-за шума поезда это было совершенно невозможно.
А немного погодя, проезжая замечательную станцию, облицованную гранитом и мрамором чувственно-розовых и интимно-смуглых тонов, разукрашенную вакхическими мозаиками, мы помахали нашей заторможенной Аделаиде, которая уже прохаживалась по перрону в своей красной форменной кепочке, с фосфорицирующим кружком-семафором в руке.
Когда мы доехали до своей станции, я сказал Канцелярову, что сегодня, пожалуй, на службу не пойду, землетрясения ведь от этого не случится, и, запрыгнув обратно в вагон поезда, покатил в противоположную сторону, оставив удивленного и огорченного приятеля на перроне.
Я намеренно не предупредил его заранее. Чтобы избежать расспросов. На сегодня у меня были совершенно другие планы.
Глава третья
Канцеляров – генератор великих идей
Самое забавное, если разобраться, если просчитать всю ассоциативную цепочку, выяснится, что именно от моего Канцелярова исходил в своем роде первотолчок, который в конце концов и привел к тому, что в моей голове оформилась эта идея – нынешнего эпохального предприятия. Причем в отличие от Канцелярова, который уверял, что якобы еще в детстве у него имелись склонности к подобным вещам, магии, сглазу и заговорам, я в жизни не помышлял ни о чем подобном.
Есть такие люди: с одной стороны, беспросветно серые, а с другой, нет-нет да удивляющие окружающих. Они имеют репутацию редкостных экспонатов. Таков был мой Канцеляров. Вроде бы нормальный, а ходит тихо-тихо. Правда, если уж выпьет, ну да, лезет с поцелуями. А вообще человек неплохой. Всех внимательнейшим образом выслушивал, особенно, если у кого какая неприятность. Поговоришь с ним, так кажется, не у тебя неприятность случилась, а у него, у Канцелярова, – так сопереживал человек. Зато уж если у тебя радость, то и радовался так, что ты невольно ловил себя на том, что, может быть, радость не твоя вовсе, а его. Преображался человек.