На этот раз она начинает:
«Смотри, девочка, Марина через дорогу
Говорит, что ты опять болталась без дела
И болтала со всякими торгашами».
Как обычно, приходится прикусить язык,
Потому что не я – это они говорили со мной.
Но маме, конечно же, все равно.
Она хочет, чтобы я вообще не общалась с парнями,
И неважно, какой парень, не в этом дело.
Будто я висящая на веревке футболка,
Которая только и ждет, чтобы ее надели.
Или мами возьмет и схватит меня за шею.
«Ты слышала?»
Но уйдет, не дождавшись ответа.
Иногда мне хочется ей сказать,
Что меня одну, кажется, не слышат на этом свете.
У меня в семье у одной не библейское имя.
Черт, «Сиомара» – даже не доминиканское.
Я знаю, потому что погуглила.
Оно означает «та, что готова к войне».
И, надо сказать, это правда,
Я пришла в этот мир в стойке бойца.
Меня вырезали из мами сразу после рождения
Хавьера, моего близнеца.
Вот и мое имя стоном мучения вырывается у людей без конца,
Как и я вырывалась из чрева.
Медленно повторяю:
«Си-о-мА-ра».
Я научилась не беситься в разгаре
Первого учебного дня,
Пока учителя пытаются понять, как же это произнести.
Мами думала, что это было имя святой.
Сама так назвала свой корабль,
А теперь ругается, что он плывет над водой.
Мои родители, наверное, хотели девочку,
Которая бы сидела на скамейке,
Банты, улыбка, платье в клеточку.
Самый милый ребенок на свете.
А кого они получили?
Дочь в берцах, которой бы лучше помалкивать,
Потому что язык ее острее мачете.
«Pero, tú no eres fácil
[6]» –
Всю жизнь меня преследует эта фраза
Например, когда являюсь домой с красными,
Разбитыми в кровь костяшками пальцев.
Когда посуду мою недостаточно быстро
Или ванная после уборки недостаточно чистая:
А порой это комплимент
За хорошо сданный экзамен
Или в тот редкий момент,
Когда получаю награду.
Когда мама моя, беременная, страдала,
Потому что я повернулась не той стороной,
Все думали, я могу умереть,
Или хуже: убить мами.
За нее в церкви возносили молитвы,
И даже отец Шон заявился в больницу,
Чтобы держать ее за руку, вы это учтите,
Пока она рожала меня.
И папи нервничал, стоя за акушеркой,
Которой в жизни не было сложно ни с кем так, как с нами.
Но вместо смерти я взорвалась фейерверком:
Я плакала и махала крохотными кулаками.
И первое, что папи сказал своим басом,