Телефон в кармане издал два коротких писка, сообщив о низком уровне заряда и заставив меня подпрыгнуть. Вот же осел, идиота кусок! Кредиткой, значит, не стал расплачиваться, при этом таская с собой маячок для всех спецслужб земного шара. Странно, что никто из этих самых спецслужб еще не додумался его отследить.
Вот фото с корпоратива – помнится, там я здорово набрался. Вот я на рыбалке, снимает мой условный приятель. Вот на вечернем пляже, тоже пахло морем. Вот с сестрой и ее семейством – не удалил, опасаясь, что эта клуша как-нибудь прознает. А вот и Верочка…
Я знал, что листаю снимки на тусклом экране не затем, чтобы вспомнить жизнь, которую потерял, а чтобы дойти до этого фото, будто бы случайно, ведь специально смотреть нельзя. Верочка улыбалась, кокетливо отводя в сторону подол платьица – и где научилась, ведь явно не у матери. Тоненькие губы приподняты в улыбке, глаза светятся, искрятся. Всякий раз, когда я «случайно» натыкался на фотографию, понимал, что эта поза, этот взгляд были адресованы фотографу, то есть мне. И от этого по телу пробегала дрожь.
Сестра хотела, чтобы я, наконец, увидел в детях счастье. Потому при каждом удобном случае поручала мне присмотреть за Верочкой, забрать ее из садика – все равно у меня есть… была машина. Сейчас я ненавидел ее за это, тогда же соглашался, даже если приходилось брать лишний отгул. Мне удастся привнести ребенку нечто хорошее, заложить в ней основы будущей личности, научить ее тому, что выше ума ограниченной курицы. Было много предлогов. Я до последнего отрицал, что готов сидеть в сестриной однушке, давно не знавшей уборки, не из высших побуждений и альтруистических идей. А в основном ради тех моментов, когда Верочка взбиралась ко мне на колени, чтобы сидеть повыше за столом с разложенными кусочками пазла или цветными карандашами. Ради тех моментов, когда я мог чувствовать прижатое ко мне маленькое тельце, ощущать, как ее ручонки обвивают мою шею в благодарность за очередной подарок, и как на моей щеке огнем загорается след от поцелуя. Я отрицал, что хочу впиться в эти губы, безнаказанно и беспрепятственно, отрицал и пришедшее вдруг понимание, что добиться такого можно лишь одним способом…
Где-то заскрипела ветка, заставив боязливо поежиться. Ветер своевольно разворачивал кроны акаций, почерневших от дождя, и казавшихся мертвецами, воздевшими руки к небу. Спрашивается, зачем? Если о чем-то попросить, то бесполезно – там давно все оглохли. Или они глухи только к просьбам таких, как я. Если так, то небесные жители – редкие сволочи, иначе не скажешь. Создали дефективную подопытную крысу, и наблюдают, кому она раньше причинит вред – другим или себе. Я подбросил в огонь пару уже просохших веток из кучи неподалеку, и языки пламени вспыхнули сыто и довольно.