Амбал, решив, что я слишком резв для него, надвигается и зажимает меня к бильярдному столу. За его спиной Кир снова сцепился с Александром, и мой друг проигрывает, вяло отмахиваясь. Кровь заливает ему глаза, губа разбита, и он больше защищается, прикрывая лицо пухлыми руками, чем отвечает. Вошедший в кураж парень зло молотит его, куда придется. И никто не вмешивается! Даже Сява!
Серому удается ухватить меня за ворот, но на этом его достижения заканчиваются. Под «Праведным гневом» хлестким ударом я впечатываю кулак в его нос, а следом добиваю оглушенного от боли амбала своим любимым апперкотом, сворачивая ему челюсть. Приходят сообщения о критическом уроне, нанесенном мною, и невиданных ранее цифрах урона выше тысячи, но мне не до них.
Рву дистанцию, снова вхожу клином между Киром и обкуренным Александром, и наношу второму упреждающий удар под дых. У него перехватывает дыхание, он по инерции делает шаг назад и валится на пол, схватившись за живот.
Только сейчас замечаю, что музыка не играет. В гробовой тишине сквозь толпу протискиваются объявившиеся охранники и разделяются: двое идут помочь подняться Александру и его цепному амбалу, а четверо хватают меня и Кира под руки и тащат прочь. Держат крепко, не вырваться. Дорожкин кричит мне вслед:
— Конец и тебе и твоей компании, понял? Конец!
Охранники выносят меня из клуба и бросают на асфальт. Следом выволакивают Кира, а потом, посмеиваясь, обсуждают произошедшее. Один из них, закурив, нейтрально интересуется:
— Слышь, мужик, ты больной?
— В смысле?
— Тебе жить надоело? Ты только что огреб кучу проблем. Ты хоть знаешь, с кем зацепился? На кого руку поднял?
— На того, кто попёр на моего друга.
— Он вообще первый начал! — гнусавит Кир. — Стол, где мы играли, видите ли, его любимый. Матом нас крыл, оскорблял…
— Имеет право, — констатирует охранник. — Это же сын Эдуарда Константиновича Дорожкина!
— Это еще кто?
— Ты с Луны свалился? — удивляется он. — Первый зам мэра города!
— Капец, — шепчет Кир. — Прости, Фил, я сам не знал…
4. Глава 3. Далеко от дома
Смерть — очень неприятная форма бытия.
«Достучаться до небес»
Все время в ожидании возрождения я испытываю посмертную боль. Смерть — не избавление, и боль в эти три секунды великого ничто между жизнями, как наказание, жесткий жгучий кнут, призванный закрепить рефлекс. Биться надо до последнего, потому что и после того, как погибнешь, будешь страдать.