Неспешно шагая в сторону дома, я наслаждался листопадом и хрустом листьев под ногами, то и дело глядя на потрясающий пупрурно-алый закат, что ронял свои последние лучи на воды канала, делая воду розовой. Пока я шёл домой, над городом висела оглушительная звенящая тишина. Казалось, мир устал и уснул. На улицах не было прохожих, не ездили машины, не летали самолеты. Лишь только свет в витринах и окнах домов, да редкие силуэты людей давали понять, что мир еще жив и с ним все в порядке.
Добравшись до дома, я быстро закончил свои вечерние дела и отошёл ко сну. И даже во сне я видел этот потрясающий алый закат, что плясал лучами над водной гладью.
Муза
Муза манила и пугала своей недосказанностью, тихо стуча каплями дождя по мостовой, выбивая невидимый другими такт по оконным стеклам, танцуя в свете Луны каплями, что разбивались о мощеные улочки и утекали куда-то в непроглядную темноту осенней ночи.
Она всегда приходила нежданно. То облаченная в белый прозрачный саван, тихо шепчущая очередные строки, что я не успевал записать в свой дневник, то в сотканное из ветров и мимолетных поцелуев платье, пропахшая запахами любви и желания, источавшая сладострастные напевы, эхом отдающиеся в темноте комнат, где любовники предавались утехам.
В другие же дни я слышал ее вой над черепичными крышами сонных домов или же стук ее тонких пальцев в водопроводных трубах. Иногда она говорила голосом молодых красавиц, что я встречал на прогулках или в суете спешащим в метро, а иногда- голосом калек и бомжей, просивших милостыню или очередную десятку "на билет".
И она всегда была такой разной и такой одинаково близкой и родной. Иногда я слышал ее голос в неразборчивом шепоте призраков прошлого и клацаньем зубов тех скелетов, что я затолкал поглубже в свои переполненные шкафы.
Однажды она прилетела ко мне пеплом сигареты впереди идущего прохожего, что курил "Приму Ностальгию" посреди гадко серого и дождливого дня, когда ботинки противно чавкают по лужам и грязи и не хочется лишний раз двигаться, дабы не чувствовать холод промокшей одежды.
Я часто слышал ее пение в песнях сверчков или жужжании стрекоз у давно забытой холодной реки и в шелесте зеленой листвы в парках, где я прятался от невыносимой жары. Она была со мной и той зимой в армии, когда жизнь была не мила и спасали лишь грезы о весне и о свободном лете.