Каиновы сказки. Премия им. А. А. Блока - страница 4

Шрифт
Интервал


Жизнь разведёт, а смерть сомкнёт объятья,
прохладен заботливо сотканный лён,
завёрнуты оба в смертельное платье
Каин и Авель – вдвоём.
Там, отвернув белый чистенький череп,
сложив на груди отчленённые кисти,
Иезавель, не предавшая веру,
лежит, облечённая в пурпур и виссон.
Там сосны колоннами строятся в ряд,
их корни – как жилы земли,
и, как богомольцы, покорно стоят
гранитные валуны.
И там, засыпая под музыку сфер,
поют, шелестят дерева,
всё так, как хотел всегда Олоферн:
Юдифь и его голова.
Там Пётр до зари отречётся не раз,
а Яхве не примет дары,
и только в этом саду у оград
цветут золотые шары.
Над нами склонятся тихо цветы
размером с мужской кулак.
– Я их любила, а ты?
– Со мною рядом приляг!
– С тобой!? В раю ли, в аду,
я, гордая Иезавель,
в самом печальном саду
лягу одна, поверь.

Любовь и смерть

Когда последний лист, как пьяный,
                                        падает на землю,
когда объятия саднят, как содранная кожа,
покорно и легко я немоту приемлю —
любовь и смерть твердят всегда одно и то же.
Любовь и смерть твердят всегда одно и то же…
Беззвучно я кричу, глотая слёзы,
и даже кровь моя остановить тебя не может,
горит невысказанное «нет»,
                                       как раскалённое железо.
Ты снова сделал вид,
                                     что ты меня не слышишь,
но в глухоту твою не верю – не похоже —
ведь музыка, звучащая в тебе, берёт всё выше —
любовь и смерть твердят всегда одно и то же.
Любовь и смерть твердят всегда одно и то же:
зовут, целуют – две всесильные богини,
и каждая зовёт к себе на ложе…
А я, безгласная, стою посередине.

Похороны любви

Кресты. Ограды в грудь. И сочный
под ногами хруп костей.
Золотой и непорочный
день над поймой. Это дача.
Не кресты? Огороды,
маленькие, как могилы,
страшное место. Роды
цементного завода в пойме.
Гиблый воздух. Язва.
Безумие цивилизации.
Хруп. Хруп. Хруп.
Ядовитое полнолуние.
Любовь была такой хрупкой,
сейчас – труп.
Нежно – наклоняюсь и, напрасно,
дыша ей в лицо, пытаюсь
её оживить.
В помертвелости – отблеск страсти.
Моей? Твоей? В землю лицом, каюсь
над бедной: она была чистой. Вечный
покой тебе, светлая. Как нам
жить без тебя? Ногтями
рою ямку. Нужна небольшая —
после смерти любовь
стала маленькой, так и тянет
к ней прикоснуться… Руками шаря,
как воду, сжимаю тающее её тело.
– Мы сошли с ума, – кричу в исступлении.