Семья Лог слушала обращение Чемберлена у себя дома, в Бичгроув-хаусе, в юго-восточном районе Лондона Сиденхем-хилл. Как и многим британцам, после объявления войны им стало легче. «Чудесное ощущение легкости после пережитого напряжения, – записал Лайонел в дневнике. – Всеобщий порыв – прибить австрийского художника-недоучку». Позднее он писал Руперту Грюнерту, брату Миртл, который жил в Перте: «Вступить в войну – это был единственный выход. Мы хорошо подготовились (не то что в прошлом году в Мюнхене) и уже успели доказать, что наши самолеты лучше немецких».
В 1932 году карьера Лайонела быстро шла в гору, и они с Миртл переехали из своей квартиры в Болтон-Гарденс в импозантный викторианский особняк рядом с Далвич-Вудс. Дом постройки начала 1860-х годов был огромен: двадцать пять жилых комнат, пять ванных, пять акров земли, в том числе и теннисный корт. Замечательны были и прежние владельцы дома. Построил его Уильям Паттерсон, купец, торговавший в Ост-Индии, и сначала назвал было «Сингапур», но затем счел более подходящим название «Бичгроув», что означает «буковая роща». Паттерсон умер в 1898 году, и дом несколько раз менял владельцев. Среди них были и Сэмюэль Герберт Бенсон, который после кампании по продвижению мясной пасты Bovril стал считаться одним из «отцов» современной рекламы, и сэр Уильям Уотсон Чейн, впоследствии президент Королевского хирургического колледжа. Вскоре после того, как в доме обосновалась семья Лог, колледж Божьего Дара – благотворительное общество, безраздельно владевшее Бичгроувом и большей частью территории Далвича, разрешило прикрепить у входа небольшую медную табличку с именем Лайонела и его профессией – специалист по расстройствам речи.
В доме хватало места, чтобы растить трех сыновей, но при таких площадях требовалось много денег и прислуги, чтобы его содержать; супруги понимали, что настала пора ввести режим жесткой экономии. В пятницу Миртл сказала горничной: раз началась война, она больше не может позволить себе ее услуги. К облегчению хозяйки, горничная ничуть не расстроилась. «Она оптимистично заявляет: “Мадам, ничего не будет, я сама в “Альманахе старого Мура” читала”», – записала Миртл в своем дневнике, который вела почти всю войну. Когда на следующий день Миртл распрощалась с ней, горничная все же очень обрадовалась, объяснив, что она не желает, чтобы единственный сын «зарылся» в деревне; лучше пусть остается попытать счастья в Лондоне.