– Господи, и что же это делается, Господи, что же делается…
А делалась война. Только что обрушившаяся на их Спокойную улицу (да, так, словно по иронии судьбы, она называлась), на тихий город Луцк, на всю мирную страну.
Два дня прошли как в тумане. По городу ползли самые противоречивые слухи. Кто уверял, что немцы взяли Киев, кто, наоборот, что их отбросили за границу. Рассказывали о парашютистах, сброшенных в форме советских милиционеров, о шпионах, посылающих сигналы фашистским бомбардировщикам карманными фонариками, и еще черт те о чем.
Паша почти не выходила из банка: упаковывала вместе с другими банковскими служащими деньги, ценности, документы в мешки и ящики, составляла описи, опечатывала, грузила, сжигала по указанию заведующего какие-то бумаги, ночью дежурила на крыше, неумело тушила брызжущие горящим фосфором немецкие «зажигалки».
Двадцать четвертого улучила минуту – сбегала домой. Охнув, Евдокия Дмитриевна кинулась накрывать на стол. Паша только отмахнулась. Наспех сделала себе несколько бутербродов, сунула в противогазную сумку. С жадностью выпила стакан холодного молока.
– Обедать некогда, мамочка. Собирайте вещи. Только самое нужное. Уходить будем, пока не поздно. Вечером я вернусь, помогу. А утром отправляемся.
К вечеру все банковское имущество было эвакуировано в Киев, и безмерно уставшая Паша действительно вернулась домой. Мать и тетка Ефросинья Дмитриевна успели кое-как собрать два чемодана и теперь как потерянные бродили по комнатам, сразу ставшим чужими, брали в руки то одну вещь, то другую, словно не веря, что все это – свое, домашнее, нажитое – придется бросить на произвол судьбы, да и сам дом тоже.
Утром следующего дня Паша побежала на вокзал и тут в толпе узнала самое ужасное: поезда из Луцка уже не ходили. Последний, ушедший ночью эшелон разбомбили «юнкерсы». Железнодорожное полотно разрушено. Когда его восстановят – неизвестно. Люди на вокзале говорили, что можно уйти по шоссе в Киверцы, откуда, по слухам, поезда еще ходят.
…Их было несколько тысяч – беженцев, растянувшихся по Киверецкому шоссе. Мужчин мало, в большинстве женщины с детьми, старики. Лишь немногие на подводах. А так все пешком, нагруженные чемоданами, узлами, корзинами. Некоторые катили детские коляски, набитые доверху вещами. Какой-то дед тащил старинные настенные часы, которые иногда вдруг начинали бить…