. В ноябре 1921 года Алексей Ухтомский пишет В.А. Платоновой о владыке: «Что его поместили в Бутырке, это и хорошо и худо: хорошо в том отношении, что там содержание несравненно свободнее и человечнее, чем на Лубянке; худо в том, что помещают туда затяжных узников… следствие которых почему-нибудь затягивается и отлагается до дополнительных данных. Это так для арестованных, числящихся за ВЧК…» В этом же письме характерная деталь: посылая В.А. Платоновой «маленький гостинец» (спирт «для йода», сгущенное молоко и шоколад), А.А. Ухтомский просит ее «оставить все это у себя… посылать это Владыке Андрею совершенно бесполезно, – он не притронется ни к чему и все раздаст»
[224].
В начале июля 1922 года В.А. Платонова сообщит А.А. Ухтомскому: «Про владыку нового только то, что у него переменился следователь, который чинил нам опрос в Бутырках… теперь дело взял некий Есипов, начальник следственной комиссии, он… в принципе ничего не имеет против освобождения владыки»[225]. Речь идет о начальнике следственной части Московского ревтрибунала Николае Васильевиче Эсипове; в архивном фонде ревтрибунала сейчас сохранилось лишь упоминание дела «№2811» по обвинению некоего «Ухтомского в контрреволюции»[226] – и именно ли еп. Андрея, мы не знаем.
12 июля 1922 года в судебном отделе главной газеты страны появилась статья «Процесс бывшего князя Ухтомского». Время было выбрано явно не случайно: только что закончился громкий процесс эсеровской партии, вынесший суровые приговоры, так что в газете были выделены слова еп. Андрея (вероятно, времен Гражданской войны: «партия эсеров является наиболее близким и приемлемым для меня политическим толком». Здесь же указывалось, что «при деле находятся несколько благодарственных писем, посланных эсером Авксентьевым бывш. князю Ухтомскому». В статье владыке инкриминировалась враждебная пропаганда против советской власти и агитация за вступление в белые войска; впрочем, приведены и показания еп. Андрея на допросе о том, что он «не является противником Советской власти, которую дважды признавал. Работа при Колчаке не была контрреволюционна, и с самим Колчаком он неоднократно имел расхождения»[227]. Тем не менее дело владыки явно увязывалось с недавним процессом эсеров, и исход его мог оказаться самым тяжким.