Вот таким, должно быть, неподступно сосредоточенным бывал в бою Нестеров.
– Прости, Миша. Только теперь мне понятно ваше со Степой благородство. Не все были такие.
– Все были такие, не считая подлецов, Лида. А подлецы не в счет. Не на них земля держится.
– Я сейчас подумала, Миша, как непросто, как, наверное, трудно было вот так распорядиться собой ради другого…
– Нет, Лида, не трудно, напротив: чувство святости владеет мной. Поверь. И знаю, окажись на моем месте Степа, он не отступил бы от своего слова ни на полшага… И не раздумывал бы: удобно ему это или неудобно, выгодно или невыгодно… Кощунственно даже думать об этом…
– И ты приехал… – Лида хотела сказать: «чтобы быть рядом со мной», но замолчала, подыскивая какие-то более осторожные слова.
– Да. Я приехал в Приреченск совершенно сознательно, чтобы быть рядом с тобой и выполнить все, что обещал Степе.
Лида посмотрела в глаза Нестерову. Они светились правдой. Как и в голосе его – спокойном, негромком, но твердом, так и в выражении карих добрых глаз с темными кружками зрачков, не чувствовалось никакой фальши. Ей захотелось схватить его руку с бело-розовыми пятнистыми следами ожогов и прижаться к ней губами. Каким же действительно прекрасным был ее муж Степан Кольцов, если он сумел найти среди миллионов людей друга, преданность которого беспредельна. Уж истинно сказано: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Но она сдержала свое желание, услышав такое, от чего больно сжалось ее сердце:
– Только знай, Лида, взамен я ничего не потребую от тебя. Мне просто радостно отдать себя делу, которое завещал друг. Пойми, я одинок. Война отняла у Степы жизнь, а у меня веру в женщину, и, возможно, навсегда. Сима, о которой ты знаешь, не дождалась моего возвращения, она выгодно вышла замуж за человека здорового, преуспевающего в науке.
– Когда это случилось? – с участием спросила Лида.
– Два месяца тому назад. Я был уже на пути из Горького в Томск.
– А куда же она девала сестренку Ирину?
– Не ведаю. Но происшедшим доволен. Ясность во всем – вот мой девиз.
– А мама?
– А мама скончалась уже при мне. Дождалась меня и скончалась. Держалась только ожиданием. Разве можно, Лида, сравнить с чем-нибудь любовь матери?
И вдруг плечи Лиды, прикрытые черным платком, вздрогнули. Она вскинула руки, обхватила голову, повернулась лицом к нему и, давясь от рыданий, сотрясавших ее всю, поднялась, шатаясь.