Как по волшебству явились откуда-то кисти – дорогие, краски и полотна – от лучших магазинов («Никогда не экономь на составляющих, мой мальчик, качество ингредиентов – пятьдесят процентов успеха»). Пан Ремиш очень быстро привел в систему те скудные знания о перспективе и прочие технические приемы, которыми владел Ромиль, ужаснулся ограниченности его познаний и принялся обучать неофита. Знал старик много, но раздражал молодого человека до зубовного скрежета, ибо не обладал ни тактом, ни талантом учителя.
Пытаясь отвертеться от уроков, Ромиль с самого утра сбегал из санатория, полдня бродил по горам, но стило ему появиться в зоне видимости санатория, и в любую минуту можно было ожидать появления наставника. Тяжело опираясь на трость, хрипя и кашляя, старик шел навстречу беглому ученику, таща на плече этюдник.
В конце концов он вывел Ромиля из себя, и тот недвусмысленно заявил, что не хочет учиться рисовать, не желает быть художником и мечтает увидеть старого маразматика и гробу.
Пан Ремиш захихикал и, блестя старческими, со слезой, глазами, сказал:
– Вот тут молодой человек, вы и попались! Вся штука в том, что от вашего желания мало, что зависит. Вы художник и всегда им были… просто вы еще не умеете рисовать. А вот когда вы станете мастером… тогда и придет время решать – быть или не быть. А пока, знаете ли, вас никто и не спрашивает… – Старик перевел дыхание и со всё возрастающим злорадством продолжал: – А что касается маразматика… Ведь вы, дружок, сюда тоже не в гости приехали, не правда ли? Так что уж давайте не будем меряться душевным здоровьем… неизвестно еще, у кого с этим хуже. – Старик умолк, отвел глаза, а потом вдруг сунулся поближе к Ромилю и быстрым шепотом спросил:
– Оно ведь вас тоже достало, да?
Ромиль растерялся. Он чувствовал запах одеколона и еще какой-то неуловимый и своеобразный запах, которым всегда пахло от пана, то ли что-то от моли, то ли просто многолетняя жизнь придает каждому человеку неповторимый оттенок запаха… Совсем близко перед ним застыло в ожидании ответа морщинистое лицо с обветренной кожей, мокрый след в углах губ; испуганные и в то же время любопытные глаза.
– Вы сумасшедший, – пробормотал Ромиль и ушел. Да что там, он почти убежал. Слышал за спиной хихиканье и не знал, что думать.
* * *