что этот огонь Вам случалось тому предпочесть.
И Вы мне расскажете, где это хитрое древо,
поют ли осанну там, и если да – хорошо ль?
Кого же и звать мне, душа моя, Анна Андревна —
мой ангел, и тот в день рожденья ко мне не зашел.
Друзьям уж и вовсе никак, и подумать-то странно,
им разве по водам случится дойти до меня.
Но Вы-то свободны? свободны, душа моя, Анна?
А то что за радость на тот этот свет мне менять.
Одна и надежда, одна незабытая ревность.
Напрасна – скажите: в аду заживем как в саду.
Но если и осени нет там, Анна Андревна —
сбегайте сюда, хоть на день, в листопад, раз в году.
Падшие ангелы
Слетались на разное —
полночь не выдаст, не тронет —
в сиянии, праздные,
бросив небесные троны.
По белому свету
да белыми крыльями прочерк.
Обманут и в этом
и взыщут за искус – а впрочем
сгоревшая церковь
еще принимает на вечер,
под купол со сцены
хоралом – горящие свечи
Сгоревшая церковь,
пристанище ветра и галок…
Поднялись ли цены
с тех пор, как и я прибегала
на ночь, на ночлег,
просто так, посмотреть на забаву
как делят навек
им от века не данную славу…
Я помню: печально
на пришлых смотрела икона —
осталась случайно
мозаика в раме оконной.
А кто там – не помню.
Наверное, Дева Мария
в тот час как за полночь
ей ветки с цветами дарили
сказали про Сына
и тоже шепнули о славе.
Уходит посыльный.
Ей все-таки мягко постлали.
А эти, от неба,
заблудшие белые души…
Все тычутся слепо,
все плачут и дышат недужно,
а мне бы нельзя —
да помню, нет силы молиться —
пустые глаза,
удивленные тихие лица.
По белому свету
да белыми крыльями прочерк.
И полно об этом,
нам ночь пережить, так-то проще.
Венчанных на царствие,
нас до сих пор сберегала
сгоревшая церковь,
пристанище ветра и галок.
* * *
Отк. гл. 6,2; 8,2–11; 22,19
Настоим на водах полынь
после третьей чаши вина.
От господских пиров до Господних даров неблизко.
И взгляд, что бросит луна
на мозаичные полы,
ничего не значит, как взгляд обернувшегося василиска.
Нам равно далеко до сна,
до дома, до прошлых ночей,
до обещанной кары с небес – до крови на реках.
Но кровь – не наша вина,
и свет с образов – ничей,
и танцует звезда полынь на опущенных веках.
И не будет плаща полы,
ни крупа коня, ни труб,
реченья над нами не сбудутся, слово не сохранится -
мы пили полынь.
Полынь текла с наших губ.
И за седьмою печатью только пустая страница.
О себе ли печалиться нам,