Туман… туман… Сырая пелена
грунтует холст…
Полста вторая осень
сезонной меланхолии полна.
Белёсый воздух плотен.
Иглы сосен
его сгущают в бусины, да так,
что каждая надета на хвоину,
принадлежа ветвям наполовину,
но тяготея к травам. Это знак,
что нам уже не светит бабье лето…
Иные кроны догола раздеты,
а рядом – шамаханская парча,
этюд в академическом альбоме
за тонким слоем кальки.
И любое
движение: скольжение грача,
неторопливый клок печного дыма,
грибами порастающий пенёк —
от мутного белка неотделимы.
Летит неяркий жёлтый огонёк,
за ним летит через минуту новый…
Паучья сеть становится основой
для ткани медитации, устав
висеть без дела… бисерные нитки
растянуты на лозах…
Две улитки
на ложе виноградного листа
осенних чувств испытывают прелесть
и делают, что в голову взбрело,
под кисеёй тумана, в нежной прели
преображаясь в чувственный брелок.
В природу запустенье внедрено…
Лежат лужаек рваные татами,
где колтуны примятых бурьяно́в
привычно вспоминаются цветами,
но, впитывая утреннюю мглу,
цветут – ты не поверишь! – анемоны,
друг другу уступая церемонно
последнюю бездомную пчелу.
…Вот новый лист по воздуху несёт,
сбирает лепту время, строгий мытарь.
Всё млечно, растушёвано, размыто
и тихо всё…