Когда окончится длинный день, и Хозяин даст мне расчет —
Думаю, в адскую пропасть меня пламя не завлечет.
И поповский рассказ про дорогу в рай, полагаю, тоже брехня;
Надеюсь только, что миг тишины – миг отдыха ждет меня.
На лицо мое грубое посмотри, неловким словам внемли:
Я, Господи, выполнил Твой наказ, трудясь на лоне земли.
Мелких хозяев обслуживал я, чтоб крупными стали они;
Я, поденщик, как пес в канаве умру – мои окончились дни.
Я использовал силу, что дал Ты мне, и ничего не таю:
Шесть десятков лет проработал я, и всё – во славу Твою.
Нынче, Хозяин, я сломлен, согбен, и душат хрипы в груди.
Но всё же я сделал дело свое, строго меня не суди.
Ты знаешь, как часто бывал я глуп, как часто бывал я слаб,
Сколько денег мне дьявол велел просадить на виски, на карты, на баб.
Сколь часто я, как последний дурак, вел себя на долгом веку,
Утехой служа льстецу, подлецу и шлюхиному кошельку.
А потом всё равно возвращался туда, где жернова и кайло,
Я жил трудягой, и потому не было мне тяжело
Ничто, кроме тяжкой работы ума (кто бы мне его одолжил?).
Я, как зверь, тратил зверскую силу свою: как приказывали, так и жил.
Одинокие дни и дороги мои были радости лишены:
Поцелуя любимой я не познал, не изведал ласки жены.
Женщины видеть хотели во мне животное естество,
А я бы на виселицу пошел ради взгляда любви одного.
Обладал я силой двоих мужчин, одичал я в глухом краю.
О, как дорожил бы женщиной я, о, как берёг бы семью!
В сотворенном Тобою мире я жил, пусть Тебя и хулил со зла,
Но я прожил жизнь, и по мне она не самой подлой была.
Рабочий, вечно по пояс гол, и уж некуда быть грязней;
Я копал канавы и спал в хлеву, где другой держал бы свиней.