Навидались дел, кто денег хотел,
Кто золото здесь искал;
Тут въявь и всерьез въелся в жилы мороз —
Сказанья полярных скал.
Но поди, опиши ночь в полярной глуши —
Господи, помоги —
Ту ночь, когда средь Лебаржского льда
Я кремировал Сэма Мак-Ги.
Нешто, гнали враги теннессийца Мак-Ги, что хлопок растил испокон,
Узнай-ка, поди: но Юг позади, а впереди – Юкон;
Сэм искал во льду золотую руду, повторяя на холоду,
Мол, дорогой прямой отвалить бы домой, твердил, что лучше в аду.
Сквозь рождественский мрак упряжки собак на Доусон мчали нас.
Кто болтает о стуже? Льдистый коготь снаружи раздирал нам парки в тот час.
На ресницах – снег, не расклеишь век, да и ослепнешь совсем.
Уж чем тут помочь, но всю эту ночь хныкал один лишь Сэм.
Над головой стихнул вьюги вой, над полостью меховой.
Псы поели в охотку, звезды били чечетку, и Сэм подал голос свой.
Он сказал: «Старина, мне нынче – хана, думаю, сдохну к утру.
Вспомни просьбу мою в ледяном краю после того, как помру».
Полумертвому «Нет» не скажешь в ответ. А Сэм стонать продолжал:
«Пуще день ото дня грыз холод меня – и в железных тисках зажал.
Но лечь навсегда под покровом льда… Представить – и то невтерпеж.
Счастьем или бедой, огнем иль водой – поклянись, что меня сожжешь!»
Смерть пришла на порог – торговаться не в прок, я поклялся: не подведу.
И утро пришло, но так тяжело пробужденье на холоду.
Сэму виделась тропка у плантации хлопка где-то в стране родной,
А к ночи Мак-Ги отдал все долги, превратился в труп ледяной.
Дыхание мне в той гиблой стране ужас перехватил,
Обещанье дано – его всё одно нарушить не станет сил;
Труп к саням приторочен, торопись, иль не очень, не об этом в итоге речь:
Покорствуй судьбе, долг лежит на тебе: что осталось – то надо сжечь.
Моги не моги, а плати долги, у тропы – особая власть.
Проклинал я труп, хоть с замерших губ не позволил ни звуку пасть.
Ночь темна и долга, и собаки в снега протяжное шлют вытье;
Укоряя меня кружком у огня: не сделано дело твое.
Вливался мой страх в этот бедный прах, тянулись дни и часы,
Но я, как слепой, шел всё той же тропой, оголодали псы,
Надвигалась тьма, я сходил с ума, жратва подошла к концу.
Я место искал, он – щерил оскал; и стал я петь мертвецу.