Что толку драться? Надо податься в Доусон – шкуру продать,
Чёртову шкуру, добытую сдуру – а то добра не видать.
Муж спал, и она улизнула одна – во тьме казалось верней.
Пришпоривал страх, стучало в висках, и сердце билось сильней.
А он притворялся – тихонько поднялся и скрадом пошёл за ней.
Путь непростой: то утёс крутой, то обрыв – под ним глубина.
Он крался сзади, под ноги глядя, впереди тащилась она.
На Севере так: нерассчитанный шаг – и замыслам всем хана.
А снег уж маслился и оседал – попахивало весной.
Как соты мёдом, взялся водой подтаявший лёд речной,
Гнулся, постанывал и трещал, держа напор водяной.
Некуда деться. Будто младенца, шкуру прижав к груди,
Полезла по склону, твердя исступлённо: затеяла – так иди.
И охнула: словно из-под земли, муж возник впереди.
Жена не ревела – окаменела: почуяла смертный час.
Всю гниль и мерзость жизни былой припомнила Китти враз.
А муж зарычал, как раненый пёс, и врезал ей между глаз.
Сотню футов по склону вниз кувырком катилась она.
Уступы, утёсы считала носом, шибанулась в комель бревна.
Зияла внизу во льду полынья; всплеснуло – и тишина.
Птичий гомон весну возвещал – пришла её череда.
Ветви одеты неясным светом и мерцающей корочкой льда.
А вдоль по тропе с добычей в руках спешил человек – в никуда.
Все силы растратил, стал туп как дятел, и мысли пошли вразброд:
Довольно гоняться, ведь мне не двадцать, пусть мерзкая тварь живёт.
Глаза с перепугу продрал: он в лачугу запрыгнул – и застил вход.
Крепко нетрезвый, походкой нерезвой он тащился вдоль бережка.
Не грохнувшись с ног, перейти не мог ни ухаба, ни бугорка.
Крыл чью-то мать, и вставал опять, сделав два-три глотка.
Как загнанный лось измотанный, нёс он плоти больной тюрьму.
Мешая спать старухе-луне, влачился сквозь мрак и тьму.
И много видавшие дикие горы вслед потешались ему.
Чёрные тени крестили снег, был мягок воздух лесной,
Вдоль-поперёк полнился лог хохочущей тишиной,
Будто сказочный злой людоед скалился под луной.
Корчилась подо льдом река, стеная от дикой тоски.
Сужались и ширились полыньи, словно кошачьи зрачки.
Лёд лютовал – то дыбом вставал, то разламывался в куски.
Его увидали издалека – в том месте, где узкий плёс,
Где близко к берегу льнёт тропа и где пологий откос,
Где струи журчат и льдины торчат вихрами мокрых волос.
Он не был похож на утопленника, что выбросила вода.