– Те, кто знаком со мной ближе, – прошептала Наоко все так же сосредоточенно, – спрашивают, правда ли, что у японок вагина уже.
– А это правда?
– Когда я приехала во Францию, – Наоко пропустила шутку мимо ушей, – я думала…
– Тебе хотелось стать француженкой?
– Нет. Всего лишь полноценным человеком, а не экзотическим сувениром. И уж точно не вагиной супермаленького размера.
– А ты-то его не разлюбила? – С набитым ртом Сандрина вернула мяч в центр поля.
– Кого?
– Пассана.
– Это уже в прошлом.
– А что в настоящем?
– Окончательный разрыв. За десять лет совместной жизни я так и не поняла, есть ли у нас общие воспоминания. Я испытываю к нему подлинную нежность, а заодно и жалость. И еще гнев, и… – Она замолчала, сдерживая слезы. – Нам больше нельзя жить под одной крышей. Мы друг друга на дух не выносим, понимаешь?
Сандрина взяла еще риса с сырой рыбой и проглотила не жуя. Господи, как вкусно!
– Слушай, эти штучки с лососиной…
Наоко уперлась локтями в стол, словно ее внезапно осенило.
– Я открою тебе одну тайну, – сказала она, наклоняясь к подруге.
– Давай. Обожаю тайны.
– В Японии ты бы нигде не нашла суши с лососиной.
– В самом деле? Почему?
– Потому что это слишком тяжелое блюдо.
Сандрина подмигнула и подхватила еще кусочек лососины.
– Ты хочешь сказать… как сами французы?
Наоко наконец-то улыбнулась и взяла корейское маки.
Вот уже битый час Пассан сортировал протоколы опроса свидетелей, осмотра места происшествия, заключения о вскрытии, опросы по соседству, заключения экспертов и прочую документацию, накопившуюся за четыре месяца расследования дела Акушера. Не меньше пяти-шести килограммов бумаги.
Официально он разбирал досье по делу, чтобы передать его своим преемникам. В действительности он сканировал важнейшие документы и сохранял на флешку, одновременно печатая бумажную копию, чтобы забрать домой. Будет чем начать обставлять квартирку в Пюто.
– Ты облажался, Пассан. Крепко облажался.
Не поднимая глаз, он узнал голос и марсельский акцент говорившего. Дивизионный комиссар Мишель Лефевр, его непосредственный начальник в уголовке. Выходит, заявился сюда с набережной Орфевр, чтобы лично устроить ему разнос. Можно сказать, оказал честь. Этой выволочки Оливье ждал с середины дня, когда закончил рапорт.
Не отвечая, он продолжал раскладывать кипы бумаг по папкам, которые убирал в коробки у себя на столе. За спиной у него гудел принтер. Оставалось надеяться, что туда Лефевр не полезет.