16 сентября 1812 года в День искупления Майер истово молился во франкфуртской синагоге.
Он провел там много часов, а на следующее утро дала о себе знать старая незаживающая язва. Но он нашел в себе достаточно сил, чтобы продиктовать новое завещание, согласно которому все его дело переходило исключительно в руки его сыновей.
«…мои дочери, зятья и их наследники не имеют доли в существующей компании «Ротшильд и сыновья»… они также не имеют права проверять дела вышеозначенной компании, требовать приходные книги, документы, инвентарные описи и т. д.
…не будет прощения тем из моих детей, которые пойдут против моего отцовского желания и покусятся на право моих сыновей спокойно вести свой бизнес».
Каждый, кто попытался бы нарушить семейную гармонию, какой ее видел старый Майер, немедленно ограничивался в правах и получал только тот минимум, который гарантировал ему закон. При этом если учесть, что собственность Ротшильдов была официально оценена намного ниже ее реальной стоимости, очевидно, что возмутитель спокойствия остался бы ни с чем.
Завершив свое последнее дело во славу династии Ротшильдов, подписав завещание и дождавшись нотариального заверения, Майер Ротшильд, библейский патриарх нового времени, скончался на руках у своей верной супруги Гутеле.
Одного только он не смог передать своим сыновьям – своих личных качеств. Они не обладали ни его достоинством, ни кажущейся мягкостью, ни благородными манерами, ни умением жить, тем редким качеством, которое французы называют «savoir-vivre» и благодаря которому Майер Ротшильд легко сближался с принцами, вальсировал с герцогинями и флиртовал со знатными дамами. Его сыновья составили свое состояние благодаря природной интеллектуальной мощи и отточенному мастерству в своем деле, и эти качества им очень пригодились в тяжелое военное время. Но после войны прежние ценности снова выступили на первый план. Во время Венского конгресса не занимались контрабандой – там танцевали, а сыновья Ротшильда отнюдь не были танцорами, а значит, перестали котироваться в качестве банкиров.
Характерной чертой экономики постнаполеоновской Европы было стремление правительств разных стран получить финансовые ресурсы при помощи национальных займов, и, как ни странно, в этой ситуации Ротшильды, несмотря на колоссальные, только что сформированные капиталы, оказались не у дел.