Она от этой темы деликатно отходила.
С конца войны задавленная постоянно страхом, бытом,
Чтоб быть не забранной за правду в лагеря,
В какой-то тягостный момент она решила,
Что в этой вот стране, как многие другие, не нужна.
Какое горе! Мы с женой с таким столкнулись,
Что не забудем это горе никогда,
По-человечески, без взяток, ты не будешь похоронен.
Хоть распылись, из глаз исчезни навсегда.
На грязном поле копошились сгорбленные люди,
В могилах, вырытых на скорую, вонючая вода.
И я сказал жене, что лучше сам туда я лягу,
Ей не лежать в такой могиле никогда!
Нашли для похорон, при взятках, место еле-еле,
И не успела урна в месте том пробыть,
Когда сказали нам, чтобы ее немедленно убрали,
Чиновника большого в этом месте надо хоронить.
Мне было сорок два. Обидою чудовищной замучен.
Вдруг понял я, что эта Родина – не для меня.
И я решил со всей семьею
От этой злобной мачехи уеду навсегда.
Никто в последний путь нас не сопровождал,
А в стороне стояла мать, тихонечко рыдая.
Догадываюсь я, что думала она
В то никуда и без надежды встретиться, сыночка провожая.
Не провожали нас не потому, что не любили.
Ведь в молодости все тебе и брат и друг.
А потому, что души в страхе утопили
В те времена работы каждый мог лишиться вдруг.
Мы поднялись по лестнице в таможню,
По сторонам солдаты клацали затвором «калашей»,
Здесь нам сказали – чемоданы на стол,
Да пошевеливайтесь с этим поскорей.
Какие чемоданы – только чемодан и сумку
Сумели мы от прежней жизни накопить,
А главное, лежала в чемодане урна,
В которую прах матери жены успели положить.
А мать жены святою женщиной была.
Прошла войну с оружием до Вены.
И наградили, в коммуналке прожила,
И с жизнью счет свела, не дожидаясь перемены.
«А в этой вазе что?»– последовал вопрос.
Ну. и зачем таможеннице ждать ответа,
По урне молотком произведен удар,
И высыпан был прах святой на грязную газету.
«У вас, быть, может бриллианты здесь.
Мы знаем вас, предатели без чести,
Награды и медали тещины на стол!
Мы не позволим вывезти на Запад эти вещи».
И долго в прахе том возился сатана,
А я стоял в оцепененье жутком,
Не мог поверить в то, что вижу я,
Казалось мне, я тронулся рассудком.
Вот так, ограбленные телом и душой.
Конец ознакомительного фрагмента.