– Знаю, – сказала моя кузина, – ваши «двойники» оказались очень религиозными людьми и единственное, что они делали – это регулярно за вас молились. Где вы живёте и что с вами происходит, они не знали. Я хотела забрать вас в Нью-Йорк, но в ХИАСе сказали, что для этого требуется ваше согласие. Адреса вашего у них не было, потому что в то время в Италии скопилось очень много эмигрантов.
Лия посмотрела на меня, как бы спрашивая, правда ли это. Я кивнул.
– У меня здесь всё записано, – продолжала она, – первый раз я позвонила в ХИАС в январе, а они дали мне ваш адрес только в мае. Я сразу же написала, но вы уже выехали в Миннеаполис.
Моя жена смачно выругалась. Только русский язык, великий и могучий мог точно описать состояние её души. Лия попросила перевести. Я замялся, а Лена, не моргнув глазом, сказала, что мама выразила крайнее разочарование таким неблагоприятным стечением обстоятельств.
– Неужели вам было плохо в Италии? – спросила Лия.
Я усмехнулся.
– Ну-ка расскажи, – потребовала она и я начал рассказывать.
За воспоминаниями мы просидели до поздней ночи. Потом Лия дала нам ключи от дома, показала комнату, где нам предстояло жить и попросила не занимать вечер пятницы.
– Почему? – спросил я.
– Я хотела пойти с вами в синагогу, в эту пятницу там будет важное событие.
Я удивился. И она, и её муж были типичными интеллигентами. Они с насмешкой относились к своему правительству, скептически говорили о Боге и с удовольствием обсуждали последние культурные новости. Тон их замечаний совсем не свидетельствовал о глубокой набожности. Да и я, как типичный продукт атеистической страны, обращался к Богу только когда мне требовалась Его помощь.
На следущий день мы поехали на Манхэттен и сразу же почувствовали себя на своём месте. Мы погрузились в знакомый мир городской жизни. Он манил и притягивал нас, нам хотелось шататься по столице без всякой цели, мы стремились пропитаться её воздухом, вобрать в себя её энергию и приспособиться к её бешеному ритму. Это было возвращение к нашей прежней жизни и даже наша дочь дорожила каждым моментом, проведённым в центре Нью-Йорка. К родственникам мы приезжали только ночевать. Они понимали наше состояние и не настаивали на обязательных совместных трапезах.
В пятницу мы поехали в синагогу. Был шабат[5]