— Значит, ничего не потеряете.
И с хмурым выражением лица направился в деканат.
— Поверьте, нет никакой возможности что-либо изменить, — уверял
статный, убеленный сединами декан в приемной под моим тяжелым
взглядом. — У него приказ с императорской печатью!.. — прошептал он
со священным трепетом.
— У кого? — ровно произнес я.
— Он в соседнем кабинете... — опасливо взглянув на собственный
кабинет, до того закрытый, подсказал тот.
— Разберемся. — Утихомирив клокотавшую злость и с неведомо
откуда взявшимся любопытством, я открыл дверь и под
одобрительно-азартным взглядом декана (как у зрителя хоррора,
наблюдающего за главным героем) вошел в затемненное шторами
огромное помещение с Т-образным столом.
Свет шел только от одного окна, в ярком сиянии которого
отчетливо смотрелся невысокий, но мощный темный силуэт мужчины с
кривыми ногами.
Я уверенно зашагал к нему, имея множество вопросов и ожидая
ответов, которые ему стоило произнести, чтобы я остался
доволен.
Но уловив знакомый по книгам фасон и шитье гусарского мундира,
недоуменно остановился в пяти шагах.
Мужчина обернулся ко мне, оправил роскошный завитой ус, и,
звонко прищелкнув подошвой, отрекомендовался звучным глубоким
басом:
— Разрешите представиться: полковник лейб-гвардии Гусарского его
величества полка, князь Давыдов Василий Владимирович! Самойлов
Максим Михайлович! Приказом номер один от сего дня, вы призваны на
действительную военную службу! — Сделав два больших шага, он
положил руки мне на плечи и торжественно завершил: — Родина
нуждается в тебе, сынок.
И сколь бы я ни был культурным человеком, но одно емкое слово,
помещающееся аккурат на резком и коротком выдохе, вырвалось само
собой. А потом еще и прилагательное к нему.
— Узнаю свои слова, два века тому назад! — кивнул князь, от
избытка чувств смахнув слезинку.