Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944 - заметки

Несмотря на тяжелые потери, именно коммунисты находились в авангарде борьбы против Гитлера и его режима и внесли решающий вклад, в том числе и организационный, в эту борьбу и вовлечение в нее всех наиболее боевых и решительных антифашистских сил. «Коммунисты, – писал исследователь антифашистского Сопротивления Р. Пехель, – были единственными, кто после роспуска их партии и ареста большинства ее руководителей и активистов тотчас же вновь возобновил борьбу против фашистского режима, на этот раз в условиях подполья. Их руководители сидели в застенках гестапо и в концентрационных лагерях, их судили группами. Смертные приговоры сыпались на них градом… И все же они так мужественно держались на суде, что даже видавших виды гитлеровских судей бросало в пот от такой решительности и непоколебимости коммунистов в их вражде к национал–социализму». (Примеч. пер.)

Имеется в виду печально известный «мюнхенский сговор», который практически свел на нет создание системы коллективной безопасности в Европе. (Примеч. пер.)

Автор имеет в виду Англию. (Примеч. пер.)

Одна из ведущих фигур оппозиции в германском МИДе, Альбрехт фон Кессель, в своей неопубликованной рукописи, написанной в конце 1944 – начале 1945 года подчеркивал, что именно по этой причине ряд уцелевших участников тех событий не могли поделиться информацией даже относительно важных дел, осуществлявшихся группой, в которую они входили. «По целому ряду направлений я не могу ничего сказать или прояснить, – писал он, – поскольку я ничего об этом не знал или не хотел знать». (Здесь и далее примеч. авт., кроме особо оговоренных случаев.)

Это подтверждают оставшиеся в живых участники оппозиции. Как вспоминает Йозеф Мюллер, бывший ведущей фигурой в контактах с Англией при посредничестве Ватикана, он часто встречался в доме заместителя начальника абвера (военной разведки) Ганса Остера с людьми, имен которых он не знал; он также никому не был представлен, и его имя не упоминалось. Подобную картину он наблюдал и в доме графа Гельмута фон Мольтке, у которого, в частности, он неоднократно вел долгие обсуждения с представителями социал–демократов по различным экономическим и политическим вопросам.

Они убедились, что Герделер решительно настроен против любых проявлений неограниченной личной власти и всего, что могло привести к ней или хоть отдаленно ее напоминало. Среди муниципальных управленцев он выделялся тем, что был страстным приверженцем национальных традиций в управлении, а также активного привлечения к местному самоуправлению самого широкого круга граждан.

Гитлер с презрением относился ко всем ведомствам и службам, в работе которых требовался высокий профессионализм, поскольку видел в них вызов его «избранности» как «гениального самородка», интуиция которого стояла, как он считал, намного выше, чем профессиональная подготовка и богатый профессиональный опыт. С еще большим отвращением и презрением, чем к дипломатам, он относился лишь к юристам, которые всегда удостаивались наиболее ядовитых и злобных выпадов с его стороны.

Об этом Кордт рассказал автору в беседах с ним, состоявшихся в декабре 1945 г. Эти беседы нельзя назвать обычными беседами или интервью, как нельзя назвать и допросами, поскольку Кордт не был военнопленным. По инициативе автора, работавшего тогда в госдепартаменте США, Кордт был доставлен в Германию из Китая, где он находился на дипломатической работе, чтобы поделиться исторически важной информацией, а также выступить в качестве свидетеля, когда во время Нюрнбергского трибунала слушалось дело Риббентропа.

Письма Буркхардта были полны иронии, и временами он умышленно копировал стиль выступлений Артура Грейзера – нациста, председателя Законодательного собрания Данцига. Буркхардт был весьма разочарован тем, что после войны американские издатели опубликовали эти письма среди прочих документов германского МИДа времен нацистского режима, не связавшись предварительно с ним и не получив соответствующих пояснений, без которых эти письма выставляют в карикатурном свете и Буркхардта, и Вайцзеккера.

Такие занимавшие ответственные посты дипломаты, как Хассель и германский посол в Москве граф фон Шуленбург, часто рассматривались в кругах оппозиции как кандидаты на пост министра иностранных дел. Но поскольку, согласно оценкам в этих же кругах, от этих дипломатов можно было ожидать весьма прохладного отношения к своим обязанностям и не рассчитывать на особую активность с их стороны, то приоритет отдавался кандидатуре Вайцзеккера, который к тому же был прекрасно знаком со всеми нюансами текущего положения дел.

Кейтель упомянул Гитлеру кандидатуру Геринга на пост главнокомандующего вооруженными силами, когда тот спросил его совета, кого назначить; Гитлер ответил: «Ни в коем случае. Он слишком ленив и любит комфорт и удовольствия. Я сам займу этот пост».

Все обвинения против Фрича были состряпаны по приказу Гиммлера и его правой руки Гейдриха, поскольку Фрич пытался сдерживать рост влияния СС в вооруженных силах. В памятной записке от 1 февраля 1938 г. Фрич, в частности, писал: «…Это вооруженное формирование по мере роста становится противовесом регулярной армии и угрожает ее значимости своим фактом своего существования. Хотя армия имеет определенное право инспекции состояния боевой подготовки в формированиях СС, этот отряд особого назначения развивается совершенно самостоятельно, а его личный состав целенаправленно воспитывается в духе вражды к регулярной армии». (Примеч. пер.)

Такой точки зрения придерживается, в частности, Джон Уилер–Беннетт. Отдавая должное Беку за то, что он «возвышался над другими как человек высокой чести, несравненной прямоты и честности, огромного мужества и силы духа», Уилер–Беннетт в то же время отмечает, что Бек «не сумел увидеть вещи шире, чем было в целом характерно для той профессиональной среды, которую он представлял», и был типичным носителем тех взглядов и заблуждений, согласно которым «армия может спокойно предоставить возможность национал–социалистам осуществлять свой эксперимент, терпеливо за ним наблюдая, поскольку она в состоянии в любой момент вмешаться и положить ему конец».

В беседе с автором, состоявшейся 19 июня 1958 года, Гальдер рассказал еще одну историю, показывающую двуличие Гитлера. Во время войны Гальдер в течение восьми дней присутствовал на нескольких встречах Гитлера с Муссолини, румынским маршалом Антонеску и фельдмаршалом Маннергеймом из Финляндии. Каждая встреча начиналась с краткого изложения положения на фронтах, которое делал руководитель оперативного отдела Верховного командования вооруженных сил (ОКВ) генерал Йодль. Затем Гитлер делал уже свои пояснения, наклонявшись по очереди к каждому из присутствовавших, причем каждому говорил разное, а порой и прямо противоположное. Муссолини сидел со скептическим видом, Антонеску был полон доверия и даже воодушевлен, а Маннергейм, слегка повернувшись, бросил иронический взгляд на начальника германского Генерального штаба.

Об этом же свидетельствует Карл Питер Хейл, работавший парикмахером в лагере Флоссенбург. Он также вспоминает, как Гальдер передал ободряющее послание, призывающее «держать выше голову», адмиралу Канарису, длительное время возглавлявшему военную разведку – абвер.

Когда новость о том, что Чемберлен прибывает в Мюнхен, молниеносно распространилась по Берлину, ведущие участники заговора собрались в доме Остера. Как вспоминает присутствовавший там Фридрих Вильгельм Гинц, генерал фон Витцлебен сказал собравшимся: «Видите, господа, для этой несчастной глупой нации он вновь божественный и обожаемый фюрер, уникальный и неповторимый посланец Провидения; ну а мы лишь кучка реакционных и недовольных офицеров и политиков, которые осмелились в этот торжественный момент блистательного триумфа величайшего из всех государственных деятелей встать у него на пути. Если мы предпримем что–либо сейчас, то в анналах немецкой, да и не только немецкой истории будет записано, что мы предали величайшего представителя немецкого народа в момент, когда его величие было признано во всем мире».

СССР многократно предупреждал об опасности политики «умиротворения» и предлагал сдержать фашистскую агрессию посредством создания системы коллективной безопасности. Опасность «задабривания» Гитлера понимали и наиболее дальновидные политические деятели западных стран, в частности У. Черчилль, который откровенно называл подобную политику «идиотизмом». (Примеч. пер.)

Йорк не работал в МИДе; он был сотрудником ведомства имперского комиссара по ценам. Однако наряду с другими, особенно графом Фрицем Детлофом фон дер Шуленбургом, он был настолько близок к «кружку Кесселя» в МИДе, что его можно отнести к кругу «молодых дипломатов Вайцзеккера».

Г. Кегель следующим образом охарактеризовал Риббентропа:

«Гитлер считал, что беспринципный делец вполне подходит для

осуществления того, чтобы место дипломатов и дипломатии старой немецкой консервативно–реакционной школы заняли новые дипломаты и новая дипломатия – агрессивная, алчная, бездумная, без совести и предрассудков. В 1938 году Риббентроп был назначен министром иностранных дел. Характерным для него служебным актом явилось учреждение в министерстве иностранных дел специального отдела – так сказать, государственной воровской шайки, которая специализировалась на произведениях искусства и других ценных предметах. Главной задачей отдела были поиски в музеях, замках, частных собраниях оккупированных государств и областей шедевров искусства и других ценных вещей и их переправка в Германию в качестве военных трофеев. При этом, конечно, кое–что из награбленного всегда предназначалось лично для господина министра и для господина Геринга». (Примеч. пер.)

Именно тот факт, что Бек неоднократно поддерживал назначение Герделера канцлером, снимал противодействие этому со стороны оппозиционных кругов в МИДе. Что же касается авторитета Бека и его положения как признанного лидера оппозиции, то они никем под сомнение не ставились.

Об этом рассказала автору Кристина фон Донаньи в беседе, состоявшейся 26 июня 1958 года. Она лично знала, в частности, о том, что в одном случае Бауэр специально выделил на эти цели 10 000 рейхсмарок. Она особо вспоминает, как ее муж сказал ей со смесью торжества и облегчения в голосе: «Ну вот, мы все подготовили. Сегодня Лейшнер встречается с Беком». Гинц вспоминает, что он лично привез Лейшнера и Германа Мааса к Остеру. «Мы также организовали, – говорит он, – первую встречу представителей оппозиции из рядов социал–демократов с их «коллегами» в МИДе, а также с окружением Герделера».

Аллен Даллес в своей работе «Германское подполье» ошибочно приписывает эти слова Беку. Эта ошибка понятна и простительна, поскольку Бек испытывал те же чувства, что и Хаммерштейн.

Потомок барона Штокмара, близкого друга и врача принца Альберта и королевы Виктории, Шлабрендорф поставил английское правительство в положение, когда оно оказалось перед ним в долгу, подарив англичанам архив Штокмара.

Как отмечал Уилер–Беннетт, «из всех громких заявлений оппозиции это было единственным, которое можно было воспринимать всерьез и относиться к нему с доверием».

В Германии ранг генерал–майора был низшим генеральским рангом и соответствовал рангу бригадного генерала у американцев и англичан; по возрастающей немецкие высшие военные ранги располагались следующим образом: генерал–майор, генерал–лейтенант, генерал, генерал–полковник, фельдмаршал.

Именно один из таких романов, завязавшийся на одной из офицерских вечеринок, проводившихся по четвергам в Мюнстере, привел к скандалу, из–за которого Остер на короткое время в начале 30–х годов был уволен с военной службы (он служил в сухопутных силах). Из письма, о котором будет сказано чуть ниже, следует, что впоследствии он был восстановлен на военной службе и направлен в абвер. Однако просьба его нового начальника адмирала Канариса о том, чтобы Остер был полностью восстановлен и взят в Генеральный штаб, была отклонена полковником Госсбахом, который с 1934 по 1938 год возглавлял Центральное управление Генштаба и отвечал за личные дела офицеров. У автора имеется копия письма генерала в отставке Фридриха Госсбаха профессору Вольфгангу Форстеру от 14 сентября 1952 года. Остер, который был не лишен известной доли свойственного человеку тщеславия, ощутил это очень явно. Хотя ему позволили носить брюки с красным кантом, нашивки на воротнике его форменного кителя были золотыми, а не серебряными, как обычно у тех, кто служит в Генштабе.

Весьма характерным является мнение доктора Отто Торбека, председательствующего судьи от СС на ускоренном суде, проходившем во Флоссенбурге, который приговорил Остера к смерти 8 апреля 1945 года: «У меня сложилось самое хорошее впечатление об Остере. Это был настоящий германский офицер старшего звена. Он вел себя как солдат, спокойно, выдержанно и с большим мужеством».

Таковым, в частности, было мнение Гальдера, который считал Остера «недисциплинированным» и имевшим слишком большое самомнение; он также называл его человеком, «который слышит, как растет трава», подчеркивая этим, что он был необычайно чутким. Люди, настроенные менее дружественно, называли Остера «странным, неотесанным и неуклюжим».

Автор никогда не видел более потрясенного человека, чем Эрих Кордт, когда пишущий эти строки сообщил ему в декабре 1945 года об ужасной гибели Остера в апреле того же года. Кордт только что вернулся из «дипломатической ссылки» в Китай, куда его отправил Риббентроп, и практически ничего не знал о судьбе своих друзей.

Канарис сам невольно этому способствовал: у него дома висел портрет знаменитого адмирала, подаренный Канарису его друзьями из Греции.

Так произошло, в частности, когда Канарис поручил Йозефу Мюллеру якобы расследовать утечку информации о планировавшемся наступлении на Западе, которую сам же Мюллер и осуществил; об этом подробно будет рассказано ниже.

К концу жизни Канарис свободно владел французским, английским и испанским, а также мог общаться на итальянском, русском и португальском.

С самого начала трансокеанская служба наладила контакт с Муссолини, а также с некоторыми группами в Латинской Америке. В качестве примера деятельности этой службы можно назвать поставки излишков оружия, накопившихся с Первой мировой войны, латиноамериканским повстанцам, китайским партизанам, а также Абдель Кериму в Марокко.

Альбрехт фон Кессель вспоминает, что в конце 1934 года его друг, который очень хорошо знал Канариса и часто с ним общался, рассказывал, ссылаясь на Канариса, что военные выступят против режима в течение ближайших недель. Это мнение имело под собой серьезные основания, поскольку в то время отношения между армией и нацистской партией были очень напряженными. Чтобы избежать кризиса, Гитлер, по мнению Канариса, вернулся к прежней системе, сняв все наложенные Версальским договором ограничения на формирование армии и дав возможность вернуться в ряды вооруженных сил с обеспечением быстрого карьерного роста тем офицерам, которые были уволены со службы в 1919 году.

Хотелось бы привести мнение о Канарисе, высказанное в одном из писем известным исследователем Х.Р. Тревор–Ропером, автором книги «Последние дни Гитлера», впервые вышедшей в 1947 году: «…я считаю, что допустил несправедливость по отношению к Канарису, низко оценив его организаторские способности, учитывая его слабое служебное рвение и халатность. Теперь я убежден, что Канариса не интересовала разведка. Его интересовала возможность позволять другим устраивать заговоры против нацистов. Подлинный Канарис был, пожалуй, личностью, напоминающей героев Пруста, слишком сложной (и скрытной), чтобы ее можно было успешно разгадать без особых усилий. Несомненно, он был стойким противником нацистов по своему мировоззрению и целям, но в его характере присутствовали черты восточного фатализма, мешавшие ему взять инициативу в свои руки, поэтому он предпочитал держаться от всего в стороне – от разведки, которой он должен был руководить, и от заговорщиков, которых он (с помощью разведки) охранял. В конце концов он потерпел фиаско на обоих фронтах». (Примеч. пер.)

Тирпиц—Уфер – улица в Берлине, где располагалась штаб–квартира абвера. (Примеч. пер.)

Достаточно вспомнить сражения на Ипре (1914 г.), Ло (1915 г.), Сомме (1916 г.) и Пашендале (1917 г.); все эти сражения произошли в середине ноября и именно в том районе, где развернулись главные операции западной кампании в 1940 году.

Среди контактов Рейхенау в нацистской среде был и пользовавшийся дурной славой гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох, с которым Рейхенау был близко знаком.

Речь идет о так называемой «ночи длинных ножей» 30 июня 1934 года и последующих событиях, когда под личным руководством Гитлера были уничтожены штурмовики СА во главе с Ремом, а также ряд неугодных фашистам лиц, в том числе и среди военных. (Примеч. пер.)

Лидеры оппозиции имели к тому моменту слишком устоявшееся мнение о Рейхенау, чтобы правильно оценить мотивы его поведения. Один из них, обращая внимание на его мужественный вызов Гитлеру (в сложившихся обстоятельствах были все основания охарактеризовать действия Рейхенау именно как вызов), записал в своем дневнике 30 октября 1939 года: «Поведение такого человека, как Рейхенау, представляется очень важным и значимым. Ведь он всегда держит нос по ветру и очень чутко улавливает, откуда ветер дует». Другие считали, что Рейхенау выступил против проведения операции через территорию нейтральных стран, чтобы выразить тем самым недовольство тем, что находящимся под его началом войскам собираются дать невыполнимое задание.

Как утверждал Кейтель, когда он попытался как–то защитить себя, это вызвало еще большую ярость Гитлера, который перешел к прямым личным оскорблениям, после чего Кейтель попросил освободить его от занимаемой должности и выполнения его обязанностей. Гитлер на это резко заявил, что кому работать, а кому нет, решать ему, а не генералам и что установки по военным вопросам должны исходить от него к генералам, а не наоборот.

В поддержку обоснованности хода мыслей Рейхенау можно привести тот факт, что, когда два месяца спустя Бельгия и, в меньшей степени, Голландия объявили о повышенной боевой готовности, это сыграло важную роль в том, что планы немецкого наступления были отложены и перенесены на более поздний срок.

Это и последующие события стали называть «инцидент Рейхенау».

Имеется в виду еврейский погром, проведенный в ночь с 9 на 10 ноября 1938 года по всей Германии, получивший название «Хрустальная ночь», поскольку организованная эсэсовцами толпа разбивала витрины принадлежавших евреям магазинов. В качестве формального повода для погрома было использовано убийство в Париже (7 ноября 1938 года) советника германского посольства Эрнста фон Рата, совершенное семнадцатилетним польским евреем Гершелем Грюншпаном.

Когда Лидбиттер позднее сообщил Робинсону, что его информация была успешно передана по назначению, он также сказал, что она была продублирована в Англию и по другому маршруту. Эльзац, как и почти все ближайшие соратники Герделера, не сумел пережить войну. Он был брошен в концлагерь Заксенхаузен, где был убит без суда и следствия.

Некоторые тенденции, наметившиеся в нацистской Германии, тревожили Рейхенау и вызывали его беспокойство еще раньше. Однажды он направил человека в Англию, чтобы обсудить с нашедшими там приют политическими беженцами, спасшимися от нацистов, возможность установления хотя бы ограниченных контактов между организацией «Молодежь за Гитлера» (предполагалось охватить контактами 10 тысяч человек с немецкой стороны) и Международным движением скаутов. Объявленной целью этих контактов было максимальное сглаживание последствий обработки молодежи в милитаристском и националистическом духе, которой она подвергалась в самых крайних и разнузданных формах. Однако репутация Рейхенау как «нацистского генерала» помешала тому, чтобы это предложение было серьезно рассмотрено.

Так охарактеризовала Гроскурта его бывший секретарь Инга Хааг.

Эцдорф ушел в отставку с германской внешнеполитической службы в 1965 году, завершив весьма успешную дипломатическую карьеру, в ходе которой он занимал ряд высоких постов, последним из которых был пост посла Германии в Сент–Джеймсе.

В письме к жене в тот же день Гроскурт писал: «Незаменимый человек, похожий на Гейден–Ринча. Безоговорочно с нами».

По мнению Рейтера, единственная претензия к Донаньи со стороны Герделера заключалась в том, что он брался сразу за слишком много дел.

С учетом событий, ход которых будет изложен ниже, информация, переданная Сасом в Гаагу в упомянутом анализе, не была им получена от Остера. Вероятнее всего, прогноз Саса просто совпал с тем, о чем говорил Гитлер, а такое предвидение дорогого стоит.

Трудно представить, что на самом деле думал об этих сообщениях в то время ван де Пласке. Уже во время войны, встретившись с Сасом в Лондоне – а авторитет Саса был в то время очень высок, поскольку его прогнозы оказались верны, – Пласке сказал ему, что те официальные оценки, которые он дал донесениям Саса, были им сделаны по приказу «из высших сфер».