Местом для игр мне служили хибары во дворе – огромные сараи или жилые дома с длинными коридорами и холлами. С ранних лет я научился обращаться с винтовкой, знал, как целиться, стрелять, чистить ее, мне несколько раз попадал в руки даже автомат. Меня никогда не пугали звуки стрельбы, я дружил с солдатами, и мы прекрасно проводили время.
Шли годы. В нашем городе редко происходило что-нибудь, способное нарушить его сонное спокойствие. Здесь, у подножия крутых утесов, покрытых зарослями деревьев, все было так же, как много лет назад. Рядом тихо протекала река, образуя водовороты, перекатываясь через две широкие плотины. От нее шел канал к большой мельнице, расположенной на острове. Буксиры тащили против течения вереницы барж. Неповоротливые паромы и тяжелогруженые баржи дрейфовали вниз по течению вдоль чистенькой набережной. Летом толпы туристов приезжали в город на машинах и автобусах. Атмосфера средневековой романтики старого города привлекала их, а потому в городе процветали отели, рестораны, магазины и гиды, особенно по воскресеньям и в солнечную погоду.
Таким был город, где я провел счастливое и беззаботное детство.
В 1931 году я закончил четыре класса начальной школы и стал учеником гимназии. Это была старая гимназия, с давними традициями. Мне нравилось в этой старой школе, нравилось все, что она олицетворяла. Нет, я не был примерным учеником – не переставал хулиганить и, думаю, прослыл чистым наказанием для преподавателей. Казалось, они даже перестали удивляться моим проступкам, однако я вел себя так не по злой воле.
Я никогда не забуду старшего преподавателя, старика доктора Тробитиуса, самого примечательного человека в школе. Жаль, что он преподавал математику, химию и биологию. Единственное, что интересовало меня, – это философия, языки, история и искусство. Я любил заниматься спортом, особенно греблей, и летом 1937 года стал капитаном команды гребцов школы. В моем классе давали к тому же уроки танцев, поэтому на учебу оставалось очень мало времени. Вследствие этого я принял твердое решение не ходить на уроки биологии и химии. Я игнорировал эти занятия на протяжении шести месяцев, но начальство в конце концов заметило мое отсутствие, и передо мной встала реальная угроза отчисления из школы.
Меня вызвали к директору. Директор всегда был для меня просто воплощением власти – высокий, худощавый, с правильными чертами лица, всегда безукоризненно одетый отставной полковник. Он сидел за огромным столом и курил едкую калифорнийскую сигару. Позади него устроился на удобном стуле Тробитиус, его лысина блестела. Оба игнорировали меня. Я почувствовал тревогу, поскольку моя совесть была нечиста. Вероятно, я оказался не так умен, как мне виделось.