– Не думаю, – шепотом ответил Кьетт, ему обижать бедную девушку не хотелось. – Скорее всего, она с детства такая – силой наделена, интеллектом – не очень. Умная ведьма никогда бы не позволила себя повесить… Но ты не должен ее за это строго судить!
– Это еще почему?
– Да потому что твои собственные поступки в последние несколько дней тоже, мягко говоря, благоразумием не… ладно, молчу, молчу!.. – Оглянулся на потрепанную фигуру новой спутницы и вздохнул. – Вот плохо, что у нас местных денег нету.
– Почему? – переспросил Иван машинально, хотя и сам мог бы назвать тому миллион причин.
– Да надо бы ее как-то приодеть. Что же она у нас таким пугалом ходит – голая, босая! Нехорошо!
Он возмущения Иван даже руками всплеснул – ну точно как бабушка Лиза из Саратова.
– Нет! Вы его только послушайте! Самим жрать нечего, пить нечего, обувь трет, куртка не греет, жизненных перспектив никаких – а он беспокоится, как бы ему чужую покойницу нарядить! Навязалась на наши головы, так еще заботься о ней!
– Все-таки интересный ты человек, – очень добродушно, без всякого осуждения отметил нолькр. – Пока мертвая висела – носился с ней, как с родной. Стоило ей самую малость ожить – глядеть в ее сторону не хочешь! Вот она – некромантская повадка!
– Некромантия тут ни при чем! Мертвая она меня не домогалась!
– Сам захотел снять, никто тебя под руку не толкал! – хихикнул Кьетт бессовестно. – Теперь пожинай плоды своего нездорового некромантского интереса к удавленницам.
– Нет, я сегодня точно кого-то убью! – взвыл Иван, и Кьетт ускакал вбок, на безопасное расстояние, сделал ему козью морду. Тот еще характер был у нолькра, не то по молодости лет, не то от природы!
На втором часу совместного пути дорога сделала еще один крутой поворот, обогнув молодую дубраву, и взорам путников открылась довольно живописная низина, с недавним каменистым безобразием ничего общего не имеющая. Горы высились вдали, вершины их таяли в осенней дымке. Меж облетевших дерев и пожелтевших зарослей тростника петляла речка. Потянулась цепь небольших полей, черных – свежевспаханных – и ярко-зеленых, засеянных озимой рожью.
Конечно, ни Иван, ни Кьетт определять культуру по виду ее всходов не умели. Это уж им лоскотуха подсказала: на минуту отвлеклась от дум о любви и вздохнула ностальгически: