– Э-э-эх, доченька, куда судьба повернёт, никто не знает! – орала пьяненькая Степанида. – Горькие мы с тобой, горькие! Ох, и злая доля вдовья!
Все знали, что Степанида первая на улице получила похоронку на мужа, всего через месяц после начала войны, и потому бабы не останавливали её: пусть выкричится, выплачется – может, и полегчает. А Степанида уже приставала к лейтенанту:
– Да ты не боись, сынок! Пуля – дура, авось, не тронет. Ну, а ежели чего… Ты мне только внука оставь, не обдели радостью! Григорием назову, чтобы, значит, как дед…Э-э-эх!
– Мы хоть и с фронта, а не порченые, маманя, – отозвался лейтенант, развеселив соседок.
Свадьба ещё немного пошумела и вернулась в дом. Зойка почувствовала, что устала, и снова прилегла. Вошла мать с плетёной кошёлкой, которую бабушка смешно называла зимбелем.
– Ну как, удачно? – спросила бабушка у матери.
– Ничего. Масла купила. Ещё мёду, а то кончается уже. Сала, муки. Там ещё по мелочи чего.
Зойка с удивлением рассматривала мать: с нею что-то произошло. Пока Зойка болела, вроде как и голову не поднимала, ничего вокруг себя не видела, а теперь что же это? Раньше она тайком не раз любовалась матерью. Уложит мать косу вокруг головы, наденет белую вышитую кофточку – и вот вам русская красавица. А сейчас будто с неё краски соскоблили. Бледная, измученная, с тёмными кругами около глаз, мать часто хваталась за грудь и «исходила» кашлем. Почему она так кашляет? Болеет, что ли? И как Зойка раньше этого не замечала? Стёганная фуфайка и серый платок старили мать. «А почему же фуфайка? – вдруг промелькнула мысль. – Где её пальто?»
– Мама, где твоё пальто?
Мать молча расстегивала фуфайку.
– Где твоё пальто? – настойчиво повторила Зойка.
– Да вон оно! – указала бабушка на стол. – В зимбеле её пальто!
– Ты…Ты продала пальто? – догадалась, наконец, Зойка.
– Кушать-то надо, – ответила за мать бабушка. – А тут позаболели. Тебе вон сколько всего надо. Да и на матери лица нет. Тоже вон грудью ослабла.
Мать, раздевшись, ушла за ширму, где стояла её кровать. Скрипнули пружины – видно, легла. Ошеломлённая Зойка смотрела, как бабушка убирает продукты. «Это из-за меня, – терзалась она, – из-за меня». Ей стало стыдно, как тогда, на уроке физики. Почему ей раньше и в голову не приходило, на что они живут? Ведь в семье работала только мать. А много ли она могла заработать на фабрике, где шили эти самые фуфайки? Как ей трудно, наверное. А тут ещё отец молчит. Уже три месяца. Жив ли?