– Ладно, ввяжемся в драку, а там посмотрим, так лупить или кастетом приголубить… – пробормотал он себе под нос. – Хорошо, по отбытии мальчик уедет с нами.
Захарий, уже расслабившись от осознания того, что не придется ничего рассказывать, сердито засопел. Но, как говорится, назвался ведьмой – изволь колдовать.
– Иезуит его в могилу свел, – выдохнул монастырский резчик.
– То есть? – не понял Виктор.
– Брат Андрей реставратором был искусным, ежели манускрипт какой старинный или книгу восстановить. А месяц назад прибыл к нам этот иезуит проклятый, бумажку какую-то привез истрепанную, вроде как документ некий, для истории важный. И с той минуты не стало Андрею покоя. Что уж там написано оказалось, не ведаю, но бумага та словно изнутри его ела, пока до погоста не довела… – Брат Захарий вдруг резко замолчал.
Байкер пытливо смотрел на него, ожидая продолжения, но монах взглядом указал вперед. Заговорившись, они не заметили, как прошли в ворота и очутились на территории лавры. Теперь Виктору оставалось только разочарованно ругаться сквозь зубы – понятно, что здесь из угрюмого резчика и слова не вытянешь. Передав ему изрядно оттянувшую плечо сумку, привлек к себе Радиславу, мрачно оглядывавшую двор.
– Мышка, от меня ни на шаг, – тихонько приказал он.
– Не больно-то и хочется, – хмыкнула оборотничка, стремясь прижаться теснее.
Святое место, которое вроде бы должно настраивать на умиротворенный и покаянный лад, пробуждало у Радиславы абсолютно супротивные чувства. Чуть заметный, а для человека и вовсе не ощутимый, душок мирры и ладана растекался по двору от распахнутых дверей церквей и часовен, вместе с примешивавшимся к нему более сильным коричным запахом монастырской сдобы. Этот аромат заставил оборотничку брезгливо поморщиться и раздраженно фыркнуть в попытке изгнать плотно обосновавшийся в носу сладковатый запах. Виктор же, заинтересованно втянув воздух, выказал абсолютно иные мысли:
– Издеваются над гостями, черти! И так живот к хребту прилип, на ужин стопудово какую-нибудь вареную морковку подсунут, а тут пирожками разит до одурения! Чую, придется нарушить восьмую заповедь… Знать бы только, где они выпечку на ночь оставляют…
Оборотничка поспешно сглотнула прокатившийся по горлу липкий комок. Есть ей хотелось не меньше, а то и больше, чем напарнику, но противный тошнотворный запах отбивал всякое желание даже думать о еде.