Так и не заполнило – но слегка облегчило горечь и остроту утраты…
Выздоравливала я не так быстро, как хотелось, но удержать меня в постели дольше двух дней Иза попросту не сумела. И когда на третий день к нам пришел менестрель, держа в руках корзину с домашней снедью от жены кузнеца, то был весьма удивлен тому, как бодро я скакала по дому, опираясь на палку Раферти и постоянно поджимая больную ногу. К счастью, Гейл не стал строить из себя «заботливую мамочку» и давать умные советы, сводящиеся к постельному режиму, но сдержанно заметил, что беспокоиться обо мне, судя по всему, уже не стоит.
Середина ноября выдалась на редкость студеной и сырой, и недавняя оттепель, растопившая красивое снежное покрывало в грязную кашу, сменилась резким похолоданием, превратившим наклонные улицы в веселый каток. По утрам дворники неустанно скалывали лед на самых больших и широких улицах, засыпали песком торговые площади, а жители приводили в порядок лестницы и дворики, но все равно этих усилий было недостаточно. Тем более для меня, лишь недавно начавшей передвигаться без палки хотя бы по дому.
Тем не менее, Гейл, повадившийся заходить в гости едва ли не каждые два дня, выполняя мелкие поручения и принося продукты из ближайших лавок, настаивал на том, что гулять мне необходимо, если я хочу, чтобы колено побыстрее зажило. Я крутила пальцем у виска и кивала за окно, где слышался бодрый стук ломов, скалывающих ледяную корку с камней мостовой, но переспорить менестреля в некоторых случаях было попросту невозможно. Поэтому спустя две недели после ночи Самайна, когда опухоль от удара окончательно спала, а синяк из лилового стал веселенького зеленого цвета, скрипач повадился каждый день вытаскивать меня на прогулку. Для начала с палкой, позволяя мне цепляться за его локоть и придерживая во время спуска по лестницам, ведущим с одного уровня Эйра на другой, потом – просто идя рядом, но так, что в любой момент быть готовым подхватить меня, если я вдруг вздумаю оступиться.
Как ни странно, Гейл оказался прав. Ноге и в самом деле стало лучше, и спустя еще неделю я уже могла ходить без опоры, таская палку Раферти с собой скорее в силу привычки, чем по острой необходимости. И каждый раз наши прогулки начинались все раньше, потому как день понемногу сокращался, и вечером становилось как-то уж совсем зябко, несмотря на теплую зимнюю свиту и узорчатые рукавицы. Менестрелю же, как мне казалось, на холод было наплевать – он как ходил осенью в своем неизменном фиолетовом плаще с глубоким капюшоном, так и оставался в нем в начале зимы, набрасывая его перед выходом из помещения поверх теплой куртки. Перчатки он тоже игнорировал, но при этом руки у него оставались теплыми, едва ли не горячими даже после часовой прогулки по морозцу.