– Мне нужны ключи, – сказала Лидия.
– Какие ключи?
– Ключи моего мужа. От машины.
Следователь снова о чем-то заговорил, но Лидия вновь оттолкнула его в сторону и направилась обратно к дому, волоча за собой Луку. Толкнув калитку, Лидия велела сыну ждать в палисаднике, но потом решила, что лучше взять его с собой в дом. Она усадила Луку на золотистый вельветовый диван в гостиной и наказала не двигаться.
– Пожалуйста, побудьте с ним, хорошо?
Следователь молча кивнул.
Дойдя до задней двери, Лидия на мгновение замялась, но потом расправила плечи, потянула за ручку и решительно шагнула за порог. В тенистой прохладе дворика витали сладкие запахи лайма и соуса для барбекю. Вдохнув, Лидия поняла, что больше никогда не будет есть жареное мясо. Некоторых членов ее семьи уже накрыли простынями; повсюду торчали маленькие желтые таблички с черными буквами и номерами – с их помощью полицейские отмечали расположение улик, которые никогда не будут использованы против обвиняемых. Самое страшное – эти самые таблички. Если есть таблички, значит, все по-настоящему. Впервые в жизни Лидия ощутила в своей груди тяжесть легких, сырых и рыхлых. Она подошла ближе к Себастьяну. Тот лежал все в той же позе, неловко подогнув под себя руку; из-под его бедра торчала погнутая металлическая лопатка. Его распластанная фигура напомнила Лидии о том, как выглядело его тело, когда он в шутку боролся с Лукой в гостиной после ужина. Они визжали. Рычали. Сшибали на своем пути мебель. А Лидия набирала мыльную воду в кухонной раковине и неодобрительно закатывала глаза. Но теперь жизнь улетучилась. Под кожей Себастьяна стучала тишина. Лидии хотелось поговорить с ним прежде, чем поблекнет цвет. Хотелось рассказать обо всем, что случилось, – торопливо, безутешно. Какая-то маниакальная часть ее сознания верила, что, если рассказать все как следует, получится уговорить мужа не умирать. Получится убедить его в том, что он нужен ей и еще сильнее нужен Луке. Ее горло сжалось, словно охваченное параличом.
Кто-то уже убрал картонную табличку, которую преступники оставили на груди Себастьяна, придавив обыкновенным камнем. На ней зеленым маркером было написано: «Toda mi familia está muerta por mi culpa»[10].
Лидия присела на корточки в ногах мужа, но не стала к нему прикасаться – не хотела почувствовать, как под пальцами остывает его мертвенно-бледная кожа. Доказательство. Она ухватилась за мысок его ботинка и закрыла глаза. Себастьян остался цел, и за это Лидия была благодарна. Она знала, что картонную табличку могли бы приколоть к его груди лезвием мачете. И понимала, что относительную опрятность его убийства можно считать извращенным проявлением милосердия. Лидии доводилось видеть кошмарные картины: тела, которые уже не были телами, расчлененные,