В вагоне становилось всё оживлённее, пассажиры знакомились, завязывались обычные дорожные беседы – ни о чём.
…– Говорят, в Пальмире теперь полно упырей, – долетело до ушей Романа Григорьевича. – Будто бы их даже больше стало, чем масонов. Живут как обычные люди – не отличишь, только выезжают по ночам – гудел низкий мужской бас.
– Ну-ну! Говорят также, что все упыри – масоны, и все масоны – упыри! Стоит ли доверять подобным слухам? – возражал другой, дребезжащий голос. – И потом, чем уж так плохи масоны? Государь наш Павел Петрович был масон.
– Вот именно! И как он кончил? Задушен собственными гвардейцами!
– Да не задушен, господа, а убит табакеркой в висок…
– Что лишний раз подтверждает: не был он упырём! Против упыря, батенька мой, нужна осина, табакерка тут не поможет…
Ивенскому стало забавно, он начал прислушиваться нарочно.
…– У нас в Москов-граде последнее время столько злыдней расплодилось по присутственным местам: грохочут, озоруют, бумаги все перетряхивают, перепутывают, а что и портят. Скажите, как у вас в Пальмире избавляются от злыдней?
– Ах, да у нас их просто подкармливают, чтоб не пакостили.
– А в Европе, сказывают, злыдней вовсе не водится. Отчего так?
– Воруют, должно быть, меньше. Да только у них в Европе гоблины повсюду, это вроде наших домовых. Тоже, скажу я вам, не подарок…
…– На Неве скоро откроются рысистые бега, так я хочу свою тройку выставить. Да вот боюсь, коренную мне не сглазили бы, масть у неё соловая,[14] такие злого глазу боятся. Где бы оберег хороший добыть, чтоб уж наверняка?
– На Васильев Остров поезжайте, самые лучшие колдуны по скотине на Васильевом Острове живут, там и лавки у них. Что-нибудь да подберёте…
… Понемногу сбавляя ход, поезд приближался к станции. Кондуктор на площадке дал свисток. Приехали.[15]
На площади перед величественным, как дворец, зданием вокзала толпились извозчики.
– Гороховская улица, собственный дом гроссмейстера Контоккайнена, – велел Ивенский ближайшему из лихачей, и сани понеслись.
В Северной Пальмире Роману Григорьевичу доводилось бывать нередко, но всякий раз почему-то летом. Ему всегда здесь нравилось больше, чем в нынешней столице, а зимний, припорошенный снегом город показался особенно нарядным и праздничным.
Штукатуренные, выкрашенные в разные цвета, отделанные лепниной фасады домов открыто смотрели на мир широкими окнами – крылатые змеи в этих краях перевелись много раньше, чем на Москве, а может, и не водились никогда. Над каналами изящно выгибались мосты, далеко впереди уже проглядывал, приближаясь, шпиль Адмиралтейства.