В Собрании, как на грех, было пусто – не любили господа-маги ярких утренних часов.
– Они теперича до самого вечеру не явятся, – охотно растолковал швейцар, удивительно молодой для такой должности мужик, ему бы землю пахать или баржи грузить, а не двери отворять. – Вот как смеркаться станет, тут и съедутся, коль мороз позволит. А вы, ваши превосходительства, – привычно польстил он, – ежели ждать не желаете, так и езжайте прямо домой к его милости, Козьме Митрофанычу, предводителю магического общества. Они сами так велели: «Буде кто спрашивать из полиции – пусть прямо ко мне следуют, приму». Да тут недалече, на Мойке, возле Мытного двора, собственный дом господина Зимина, вам любой покажет.
Вот так! Предвидел, что ли, господин предводитель их визит? Или просто догадался, в свете московского события?
«Верно, среди магов вовсе не принято держать слуг» – решил Тит Ардалионович, когда хозяин лично отворил им дверь. Отворил, да и застыл на пороге, руками замахал.
– Ай! Ай! Не пущу! С животным не пущу! Это ваше животное? Уберите немедленно! Пфуй, гадость какой! – отчего-то Зимин Козьма Митрофаныч говорил, точнее, кричал с заметным германским акцентом.
Забавно было наблюдать, как испуганно оглядывается, а потом пятится в полнейшем недоумении господин Листунов. Поскольку никаких животных, даже самой плохонькой кощёнки или дворняжки в поле зрения не наблюдалось, он пришёл к логическому выводу, что хозяин дома, как говорят в народе, рехнулся. В какой-то момент Иван Агафонович даже заподозрил, уж не его ли самого маг обозвал «гадостью»? Просто стоял он за спинами московских гостей, а дальше был только пустой двор. Но к его величайшему изумлению, Ивенский на вопли мага отреагировал очень буднично, и от этого ещё более странно:
– Нет, – ровно и терпеливо ответил он, – это не наше животное, мы бы и рады его убрать, но не можем. Оно… как бы точнее выразиться? Не наше, но состоит при нас. Приставлено для слежки, кем-то из ваших товарищей по цеху. Да вы не беспокойтесь, оно смирное, и в помещения не лезет… кажется.
Ивану Агафоновичу стало казаться, что он сходит с ума. Он был решительно не в состоянии уразуметь, о каком животном идёт речь.
– Оно невидимо на свету, – сжалившись, растолковал Ивенский. – Чёрная гончая – слышали о такой твари?