ночная жизнь
Двадцать четыре минуты про любовь
– Ты что ногами дрыгаешь? – пробормотал Сережа. – Дай заснуть, слушай!
– Спи-спи-спи, – ласково прошептала Даша, но потом не выдержала: – Господи, прямо шелохнуться нельзя! Зачем ты меня разбудил?
– Извини, – сказал Сережа. – Давай, спокойной ночи.
– Я теперь не усну!
– Ты, главное, лежи тихо.
Он повернулся на спину. На потолке была светлая полоска от неплотно зашторенного окна. Раньше, когда не спалось, он шел на кухню, к холодильнику. А сейчас есть не хотелось, секса не хотелось, вообще ничего не хотелось.
Потом скосил глаза влево. Даша лежала, тоже глядя в потолок. Заметил, что она покосилась на него. Захотел ее погладить, хотя бы поверх одеяла. Но тут же расхотел. Громко вздохнул.
– Я должна тебе сказать одну вещь, – сказала она.
– Давай, – сказал он.
– Я тебе изменила.
– Молодец, – сказал он. – Ну, что замолчала?
Она оперлась на локоть и принялась рассказывать. Долго, мстительно и подробно. Сотрудник смежной фирмы. Даже назвала имя и фамилию – Сережа его знал. Встретились на выездной конференции, и всё. Она просто не владела собой. Она всегда именно об этом мечтала. Чтоб не владеть собой. Мужчина, который не задает вопросов. Который делает так, как ему хочется. Всегда. В жизни, в постели, везде.
От этих разговоров у Сережи даже появилось что-то вроде желания, но он внутренне хмыкнул: извращение какое-то. Закинул руки за голову.
– Понятно, – он перевел дыхание. – Ну, ладно. Хорошо. Тогда откровенность за откровенность. Я тоже.
– Кто она? – спросила Даша.
Сережа ответил: бывшая жена их близкого друга. Бывала у них в доме, пока с этим другом не развелась. Что он в ней нашел? Если совсем честно, то смешно сказать – фигуру. Баба как баба, не лучше прочих. Но во всем теле, понимаешь ты, такой особенный изгиб. Про изгиб он в книжке читал, забыл в какой. Или рассказывали. Но неважно. Главное, точно сказано: изгиб. В глазах темнеет.
– Докажи, – сказала Даша.
– Да пожалуйста, – зевнул Сережа, беря с тумбочки мобильник. – Позвони ей, прямо сейчас, она очень поздно ложится.
– Какая же ты сволочь, – заплакала Даша.