– Это мамка сама на крышу лазила! – взвизгнула Светлана и рванула меня вперёд.
Мы вышли на горку.
Оранжевые лучи вечернего солнца озарили крыльцо. И на нём в красном платье, без платка и в сандалиях на босу ногу стояла и улыбалась наша Маруся.
– Смейся, смейся! – разрешила ей подбежавшая Светлана. – Мы тебя всё равно уже простили.
Подошёл и я, посмотрел Марусе в лицо.
Глаза Маруси были карие, и смотрели они ласково. Видно было, что ждала она нас долго, наконец-то дождалась и теперь крепко рада.
«Нет, – твёрдо решил я, отбрасывая носком сапога валявшиеся черепки голубой чашки. – Это всё только серые злые мыши. И мы не разбивали. И Маруся ничего не разбивала тоже».
А потом был вечер. И луна и звёзды.
Долго втроём сидели мы в саду под спелой вишней, и Маруся нам рассказывала, где была, что делала и что видела.
А уж Светланкин рассказ затянулся бы, вероятно, до полуночи, если бы Маруся не спохватилась и не погнала её спать.
– Ну что?! – забирая с собой сонного котёнка, спросила меня хитрая Светланка. – А разве теперь у нас жизнь плохая?
Поднялись и мы.
Золотая луна сияла над нашим садом.
Прогремел на север далёкий поезд.
Прогудел и скрылся в тучах полуночный лётчик.
– А жизнь, товарищи… была совсем хорошая!
1935
Моя мать училась и работала на большом новом заводе, вокруг которого раскинулись дремучие леса.
На нашем дворе в шестнадцатой квартире жила девочка. Звали её Феня. Её отец был лётчиком.
Однажды, когда Феня стояла на дворе и смотрела в небо, на неё напал незнакомый вор-мальчишка и вырвал из её рук конфету.
Я в это время сидел на крыше дровяного сарая и глядел на запад, где далеко за рекой Кальвой, как говорят, на сухих торфяных болотах, горел вспыхнувший позавчера лес.
То ли солнечный свет был слишком ярок, то ли пожар уже стих, но огня я не увидел, а разглядел только облачко белесоватого дыма, едкий запах которого доносился к нам до посёлка и мешал людям сегодня ночью спать.