Отец Игнатий поднял голову и увидел, как, оттолкнув черноволосого, более трезвого на вид приятеля, встал со скамейки напротив Мишуха.
– Батюшка… – обдавая священника тяжелым запахом перегара, сказал он. – Я с тобой потолковать хочу…
– В храм приезжай… – ответил отец Игнатий. – В порядок себя приведи и приезжай. Там и поговоришь.
– Нет… Я сейчас хочу.
– Кончай барахлить, Мишуха! – сказал черноволосый парень. – Чего к попу лезешь?! Тут же народ!
– Отвали, моя черешня! – По искривленному Мишухиному лицу блуждала пьяная ухмылка, и все никак не приклеивалась к кривящимся губам. – Мы сейчас, вась-вась, с батюшкой потолкуем… Чего ты смотришь так на меня? Может, я исповедаться желаю…
– Рассказывай… – смиренно вздохнул отец Игнатий. – Чего у тебя?
– Ага… – сказал Мишуха. – Я скажу, а ты меня в ментовку потянешь… Что? Не так?
– Ну, тогда и не говори, если боишься…
– Я боюсь? Я ничего не боюсь, понял? Просто мне узнать надо… Если Бог есть, то грех это – иконы в церкви украсть?
– Бог-то есть… А ты сам кто, крещеный?
– Крещеный, конечно… – даже обиделся Мишуха. – Чего я, нерусский, что ли? Бабка меня крестила…
– Ну, а раз крещеный, да еще русский, то знай, Михаил, что больше этого греха и не бывает, наверное.
– Не бывает?
– Не бывает…
Захрипел динамик. Объявили посадку. Пассажиры, что толпились у двери, затолкались у выхода. Приятели Мишухи тоже встали.
Отец Игнатий остался сидеть – это был не его рейс.
– Мишуха! – сказал черноволосый парень. – Кончай козлить. Пошли, на улице покурим.
– Нет! – покачал головой Мишуха. – Вы идите, а я потолкую еще маленько. Дак что же это у тебя, батюшка, получается? – глумливо усмехаясь, спросил он. – Значит, на заводе, к примеру, украсть можно, у соседа тоже, а у вас, у попов, нельзя? Ин-нтересная, скажу я тебе, альтернатива получается.
– Красть вообще грех… – проговорил отец Игнатий, машинально перебирая четки. – Но в церкви ты не у попа крадешь, не у прихожан, а у тех святых, в чье имя храм поставлен. Ведь все, что есть в храме, им принадлежит… Вот и думай теперь, почему у святых красть самым страшным грехом считается… А ты много украл-то икон?
– Да четыре доски взяли всего… Мы… – Мишуха не договорил. Глумливая улыбка сползла с его губ. Лицо побледнело.
Отец Игнатий оглянулся – в зал ожидания вошли двое милиционеров. Они остановились возле печки, внимательно оглядывая опустевший зал.