Фрейд повел здесь себя так, словно проходящий анализ пациент. Он без колебаний сообщал своему «аналитику» любые мысли о нем, не утаивая их даже тогда, когда за ними угадывалась враждебность. В свою очередь, предполагается, что аналитик должен быть готов к такому повороту событий и не принимать высказывания пациента на свой счет. И все же мы вполне можем задаться вопросом: как же Флисс на самом деле реагировал на слова Фрейда, особенно позже, когда Фрейд сообщал ему о своих мыслях, имевших гораздо более враждебный характер?
К этому моменту Фрейд приблизился к открытию того, что позже назвал «ядром невротического конфликта». За короткое время он понял природу детских сексуальных фантазий и внутрисемейного детского соперничества. В его собственном случае оно вызвало появление желания смерти младшему брату и впоследствии выступило в качестве важного источника чувства вины. Он обнаружил, что детская двойственность сформировала основу его сложного отношения к друзьям, в том числе и к Флиссу (3 октября 1897 г.). Наконец, он обнаружил и универсальность так называемого «эдипова комплекса» (15 октября 1897 г.). В эти месяцы Фрейд не раз оказывался во власти резких перепадов настроения. Он проходил через периоды сосредоточенного ожидания появления новых данных, в связи с которыми упоминал о «недоступных сознанию необычных состояниях психики, смутных мыслях, завуалированных сомнениях [ «schleierzweifel» – еще одно придуманное им словосочетание], эпизодически сменявшихся определенными просветами».
Одним из первых важных результатов самоанализа оказалось понимание того, что в большинстве случаев сообщения пациентов о якобы имевших место в их детстве «родственных совращениях» являются плодом их фантазии. Этим заключением в письме от 21 сентября 1897 г. он охотно поделился с Флиссом. Много позже, в 1914 г., Фрейд описал свое открытие следующим образом:
«Под влиянием позиции Шарко о травматических истоках истерии сформировалась склонность охотно принимать за истину и считать весьма значимыми утверждения пациентов, приписывающих свои симптомы пассивному сексуальному опыту первых лет жизни, или, попросту говоря, совращению. Когда эта этиология рухнула под бременем собственного неправдоподобия и противоречия достоверно установленным фактам, то первой реакцией было чувство беспомощной растерянности. Анализ вполне корректно приводил к этим детским сексуальным травмам, и все же они оказывались вымыслом. Твердая почва действительности была утрачена. В то время я был бы даже рад бросить всю работу, следуя тем самым по стопам моего почтенного предшественника Брейера. Возможно, я выстоял лишь потому, что у меня не было другого выбора и я не мог тогда взяться за что-нибудь еще. В конце концов появилась мысль, что никому не следует отчаиваться из-за того, что он обманулся в своих ожиданиях. Их в таком случае необходимо пересмотреть. Если страдающие истерией указывают на вымышленные травмы, признавая их лежащими в основе наблюдаемых у них симптомов, то добытый факт означает, что эти сцены – создание их воображения. Значит, эту психическую реальность следует принимать в расчет наравне с практической».