- Маша, а Алексей дома?
- Угу, он в душе. Что передать?
- Скажи, что я утром возвращаюсь. С мамой и папой все хорошо. Их выписали из больницы, они завтра вернутся домой. Я вылетаю ночным рейсом, пусть не встречает, у меня есть ключи, он забыл в моей сумочке, когда провожал. Так что я сразу к вам.
Я несказанно рада. Прыгаю от восторга. Нет, все же нужно быть более жестокой. Например, чего мне стоило попросить не просто «подтолкнуть» их машину на обочину, а сбросить в кювет и так, чтоб их долго отдирали от приборной доски. Макар бы для «дела» не отказал. Но я об этом не подумала. Не подумала, что Оленьке Никитин дороже мамочки с папочкой и что ее тут же понесёт обратно. Наверное, мне не доверяет. Правильно делает.
- Хорошей тебе дороги. Я передам.
И, не дожидаясь ее ответа, повесила трубку. Лёша вышел из душа, царапнул меня взглядом и прямиком пошёл к себе в комнату, захлопнулась дверь.
Я устроилась на диване, поджав ноги. Значит муки совести оказались сильнее порочных желаний. И что теперь?
Вернулись туда откуда начинали, а часики тикают в прямом смысле этого слова.
Я встала с дивана и нервно прошлась по комнате. За окном послышался раскат грома, открыла балкон, вышла на свежий воздух.
Пахло озоном и приближающейся бурей. В детстве я боялась грозы. Всегда бежала к бабушке, и мы вместе смотрели на всполохи молнии за окном. Я научилась прятать свою тоску очень далеко. Но иногда, именно в грозу, вот эти редкие и такие драгоценные воспоминания вдруг высовывались изнутри подсознания и причиняли боль. Вот эту боль я не любила, она была похожа на болезненные уколы яда, пробивала мою защитную броню и колола самую сердцевину, маленькой улитки по имени Машенька. Улиткой быть не хотелось, улиток можно безжалостно раздавить каблуком.
Первые тяжёлые капли упали мне на плечи, и я поёжилась от холода, обхватила себя руками. Почему-то в дождь ощущаешь тоскливое одиночество, особенно, если не с кем разделить свои страхи. Но ведь у Куклы нет страхов. У Куклы нет, а у Маши есть. Я села на табурет и посмотрела на чёрное небо. Вот такая моя жизнь – чёрная, беспросветная, и в ней не бывает рассветов, радуги и солнца.
Жизнь бесцветная. Когда я была маленькой у меня все ассоциировалось с цветами. Мама – это розовый цвет, пастельный и очень прозрачный. Бабушка – оранжевый, тёплый, как солнце. Пятничный вечер – сиреневый. Грусть она серого цвета, а одиночество – чёрное, как это небо. Постепенно исчезали цвета. Розовый исчез самым первым, оранжевый очень долго светлел, стал прозрачным, а потом даже серый цвет испарился и остался чёрный.