Браманте установил в Сикстинской капелле леса, и в помощь Микеланджело из Флоренции выписали художников, владевших техникой фрески. Но таков уж был удел Микеланджело – он умел работать только один. Он начал с того, что признал сооружение Браманте совершенно непригодным, а флорентийских художников встретил весьма недружелюбно и вскоре без всяких объяснений их выпроводил. «Однажды утром он велел сбить все, что они написали, заперся в капелле, не пустил их и даже у себя дома больше не показывался. Художники нашли, что шутка чересчур затянулась, и глубоко обиженные вернулись во Флоренцию»[100].
Микеланджело остался один с несколькими подмастерьями[101], однако чем более умножались трудности, тем дерзостнее становились его замыслы: теперь он решил расписать не только плафон, как предполагалось вначале, но и стены капеллы.
Десятого мая 1508 г. он приступает к этой гигантской работе. Мрачные годы. Самые мрачные и самые величественные в жизни Микеланджело. Он становится легендарным Микеланджело, тем самым героем Систины, чей титанический образ навсегда останется запечатленным в памяти человечества.
Он жестоко страдал. Письма того времени свидетельствуют о каком-то исступленном неверии в себя, от которого не спасали никакие высокие замыслы:
«Я совершенно пал духом: вот уже год, как папа мне ничего не платит, и я не нахожу возможным ни о чем его просить, так как работа не настолько подвинулась, чтобы заслуживать вознаграждения. Причина этому – сложность самой работы, а также и то, что фреска не мое ремесло. Я только понапрасну трачу время. Да поможет мне Господь!»[102]
Только он кончил «Потоп», как фреска начала покрываться плесенью, фигур почти нельзя было различить. Микеланджело отказался продолжать роспись. Но папа ничего и слышать не хотел, и художнику снова пришлось взяться за кисть.
Помимо усталости, помимо тревог, еще и родные докучали Микеланджело своими беззастенчивыми требованиями. Вся семья сидела у него на шее, злоупотребляла его добротой, старалась выжать последние соки из своего знаменитого родича. Отец вечно плакался, вечно сетовал на отсутствие денег. И Микеланджело, сам истерзанный и угнетенный, должен был еще утешать старика.
«Не волнуйтесь, бывают беды страшнее… Пока у меня хоть что-то есть, я не допущу, чтобы Вы терпели недостаток… Пусть даже у Вас отнимут все, – пока я жив, Вы ни в чем не будете нуждаться… Я предпочту быть последним бедняком и знать, что Вы живы, чем быть богачом и потерять Вас… Довольствуйтесь тем, что Вы сыты, и не огорчайтесь, что не окружены тем почетом, которым пользуются прочие; живите во Христе, как я живу здесь, – бедно и честно. Я очень несчастлив и не забочусь ни о жизни, ни о почестях, ни о чем мирском – я живу в тяжких трудах и постоянной тревоге. Вот уже пятнадцать лет, как я не знаю ни одной спокойной минуты; я всегда Вам помогал, а Вы никогда этого не ценили и не понимали. Господь да простит нам всем! А я и впредь готов, до конца своих дней, поступать так же, только бы хватило сил!»