В большом стихотворении – своего рода интимной исповеди[121], которую трудно передать дословно, – Микеланджело в выражениях, до странности откровенных, описывает свое любовное томление:
Когда я не вижу тебя хотя бы день, я не нахожу себе места. Когда тебя вижу, ты для меня, как пища для голодного… Когда ты улыбаешься мне или кланяешься на улице, я загораюсь, как порох… Когда ты говоришь со мной, я краснею, не могу вымолвить слова, и великое желание мое внезапно гаснет…
[122]В другом стихотворении он горько жалуется:
Ах, какой нестерпимой мукой разрывает мне сердце мысль, что та, которую я безгранично люблю, меня не любит! Как же мне жить?..
…Ahi, che doglia 'nfinita
Sente ‘l mio cor, quando li torna a mente,
Che quella ch’io tant’amo amor non sente!
Come restero ’n vita?..
[123]Приведем еще несколько строк, написанных на эскизах к мадонне для капеллы Медичи:
Только я один пылаю во тьме, когда солнце, спрятав свои лучи, покидает нашу планету. Все наслаждаются, а я, в муках распростертый на земле, стенаю и плачу[124].
В могучих скульптурах и в живописи Микеланджело тема любви отсутствует: в них он выражает лишь самые героические свои мысли. Он словно стыдится дать здесь волю сердечным слабостям. Доверяет он свои тайны одной лишь поэзии. Только в стихах Микеланджело открывает нам муки сердца, пугливого и нежного под суровой оболочкой:
Люблю; зачем я только родился?
Amando, a che son nato?
[125]* * *
Окончив роспись Сикстинской капеллы, Микеланджело возвращается во Флоренцию: Юлий II умер[126], и ничто больше не удерживает его в Риме. Он может снова приняться за любимое свое творение – гробницу ныне усопшего папы. По договору он обязуется сделать ее за семь лет[127]. На целых три года он весь ушел в эту работу[128]. В эту сравнительно мирную пору своей жизни – пору раздумчиво грустной и ясной зрелости, когда бешеное кипение времен Сикстинской капеллы улеглось, словно затихло и вошло в берега разбушевавшееся море, – Микеланджело создает свои самые совершенные творения: «Моисея»[129] и луврских «Рабов»[130]. Тут ему в полной мере удалось привести в равновесие свои страсти и волю.
Но то была лишь краткая передышка, и снова бурно и тревожно течет его жизнь, снова Микеланджело обступает непроглядная тьма.
Новый папа, Лев X, задался целью помешать увековечению своего предшественника и заставил Микеланджело трудиться во славу дома Медичи. Не то чтобы Лев X был так уж расположен к художнику – мрачный гений Микеланджело был глубоко чужд эпикурейцу-папе