Было раннее утро, лучи восходящего солнца только-только коснулись самых высоких крыш города. Елена Николаевна увидела сверкающий крест, и мать увидела тоже и вскрикнула: крест был красноватым! Восходящее солнце окрасило его в цвет зари.
В тот же день, будучи приняты у управляющего департаментом, они получили скорбное известие о том, что их отец и муж погиб, как герой, в схватке с черкесами и похоронен в том же селении, где нёс службу, о чём его семья должна быть оповещена ещё месяц назад.
«Как, разве не получали Вы, сударыня, письма и посылки с личными вещами генерала? Ах, вот как! Приносим Вам свои глубочайшие извинения и соболезнования. Как только ситуация прояснится, мы Вам тотчас же сообщим».
Елена Николаевна с матерью, заливаясь слезами, покинули департамент и, наняв извозчика, поехали к графу С., чтобы там переночевать и немного прийти в себя. А кроме того, поговорить о странном стечении обстоятельств: почему ни письмо, ни известие, ни посылка так и не нашли адресата? Какой низкой халатностью вызвана эта оплошность? Не рядовой погиб, боевой генерал!
Прислуга сообщила, что граф С. со всей семьёй выехал на воды, и о своём предполагаемом прибытии домой распоряжений не оставил. Во время всего их разговора с прислугой в доме раздавался лай любимой графинею левретки Лисоньки. Графиня никогда не расставалась с любимицей, даже, выезжая в театр, брала её с собой в ложу. Но Елена Николаевна не привыкла дурно думать о людях. В конце концов, как можно осудить понятное желание человека оградить себя от дурной участи, постигшей другого человека? Отец пострадал всего лишь за слова, которые были неверно истолкованы. А принять неугодного человека, всё равно, что подписаться под его словами. Опала не такая вещь, с которой шутят. Кое-как перебившись в гостинице, поставив на другое утро в трёх храмах заупокойные свечи, женщины уехали домой, в Москву.
И вот теперь, спустя четыре года, графы С. вдруг любезно приглашают её погостить.
* * *
За это время Елена Николаевна похоронила мать и мужа, скончавшегося от пневмонии. На её руках теперь оставались пятилетний сын Митя и трёхлетняя Танюшка. Никого из родных подле неё не было. Сестра мужа, живущая в Рязани, изредка навещала их, нянчила Танюшку, пыталась играть с племянником, даже предлагала увезти детей на лето к себе в имение. Но Митя не жаловал своей тётки. Наученный матерью, бывал вежлив, но при первой же возможности улизнуть от неприятных родственных обязанностей, с радостью делал это.