– Ваша сестра… как давно?
– Двадцать два года. Но все равно что вчера.
– Так всегда.
Санитар достал из кармана брюк бумажник, открыл его на фотографии сестры, которая лежала в целлофановом кармашке.
– Анжела Денис.
– Очаровательная. Сколько ей здесь лет?
– Семнадцать. В этом возрасте ее и убили.
– Его поймали?
– Он в одной из новых тюрем. Отдельная камера. Собственный телевизор. Теперь им разрешены собственные телевизоры. И супружеские визиты. Кто знает, что еще у них есть.
Хейнс убрал бумажник, чего не мог сделать с воспоминаниями о сестре. И теперь, когда Кальвино узнал о сестре, его оценка Хейнса некоторым образом изменилась: из флегматиков Кальвино перевел его в меланхолики.
– Я сказал Билли, что я детектив Кальвино. Имени не упоминал. Но подросток называл меня Джонни. Подчеркнуто.
– Карен Айслер за регистрационной стойкой… она видела ваше удостоверение. Но она Лукасу сказать не могла. Телефона в его палате нет.
– Есть другое объяснение?
– Может, я вам солгал.
– На рассмотрение этой версии я бы время тратить не стал. – Джон замялся. – Коулман, даже не знаю, как мне это спросить.
Хейнс ждал, застыв, как памятник. Не ерзал на стуле. Даже не вскидывал брови.
– Я знаю, у вас он только четыре дня. И тем не менее не заметили ли вы в его поведении что-то… странное?
– Помимо того, что он пытался пописать на вас?
– Не то чтобы такое происходит со мной постоянно, но под странным я подразумевал не это. Я ожидал, что он может так или иначе проявить агрессию. Но меня интересует что-то… необычное.
Хейнс замялся, прежде чем ответить.
– Иногда он говорит сам с собой.
– Большинство из нас это делает время от времени.
– Но не в третьем лице.
Джон наклонился вперед.
– Расскажите.
– Насколько мне известно, обычно это вопрос. «Прекрасный сегодня день, так, Билли?» или «Здесь так тепло и уютно. Здесь тепло и уютно, так, Билли?» Он чаще всего спрашивает себя, весело ли ему.
– Весело? Что конкретно он говорит?
– «Разве это не весело, Билли? Тебе весело, Билли? Может, это будет еще веселее, Билли?»
Кофе Джона остыл. Он отодвинул чашку.
– Он когда-нибудь отвечает на собственные вопросы вслух?
Коулман Хейнс задумался.
– Нет, по-моему, нет.
– То есть говорит он не за двоих?
– Нет. По большей части задает вопросы себе. Риторические вопросы. По существу, ответа они не требуют. И звучат они не так чтобы странно, пока сам их не услышишь.