Даны подробные инструкции, всё отрепетировано: какое мороженое Таня любит и чего она терпеть не может. Брат одет в костюм брата, ведет себя как разведчик, голос у него такой же. И на имя не свое откликается, привык в детском саду и в школе. Одних учителей сколько раз они разыгрывали: Саша учит русский, Леша – алгебру; экономят время. Так привыкли друг друга подменять и не подводить, что оба стали отличниками. После театра идет Таня с двойником своего кавалера по бульвару, а у самой сердце не на месте, необъяснимая тревога в груди. Всё вроде бы как всегда, но чувствует она неладное.
– Послушай, – говорит, – мне кажется, ты какой-то не такой сегодня. Может быть, я тебе больше не нравлюсь? Так и скажи. Расстанемся мирно. Посмотрю на тебя – всё тот же Саша. А душа почему-то незнакомая.
Лешу-близнеца эти слова застали врасплох, и он испуганно воскликнул:
– Да ты что, еще как нравишься! Подожди немножко, я скоро вернусь.
– А где ты сейчас? – осторожно спросила Таня.
– Я? – Алеша отчаянно пытался спасти ситуацию. – Я после всё расскажу.
И вот мальчишкой, читая о Бородинском сражении, потом о битве под Москвой в 41-м году, я рассуждал: если каждый из погибших был один-единственный и такого не было и больше не будет (а он что-нибудь слышал или видел, чего никто не знает и, конечно, детей своих жалел так, как никто не пожалеет), значит, с его гибелью что-то пропало навсегда. Или нет? Где-то же должна быть такая память, в которой всё записано. Не похожий ни на кого для того-то от всех и отличается, чтобы его помнили. Но где и кто?
Когда я впервые, в детстве, подумал о смерти, эта мысль вызвала у меня не столько страх (хотя страшным холодом повеяло на душу), сколько недоумение и глубокое, идущее из сердца, несогласие: как же это, меня, которого так любят родители и который так рад, что живет на свете, и вдруг не будет? В рассказе «Что я люблю…» Виктора Драгунского отец спрашивает у сына на прогулке в зоопарке: «Ты что скачешь?» А сын отвечает: «Я скачу, что ты мой папа». И папа понимает. Распирают чувства. Потому что радости свойственно переливаться через край – прыгать, кружиться, сочинять стихи.
Живший три тысячи лет назад царь Израиля Давид – военачальник, мыслитель, поэт – любил Бога и всё Божье, то есть всякую святую вещь и драгоценность. Когда торжественно, с восклицаниями и трубными звуками, переносили главную святыню народа, ковчег Завета, в новую столицу Давида – Иерусалим, царь в одном льняном ефоде (длинной рубахе до пят) «скакал из всей силы пред Господом», и плясал, и играл на разных музыкальных орудиях, и раздавал дары. Скачущий сын пред Отцом Богом.