Я положила яйца на широкую скамейку и неожиданно почувствовала, что умираю с голода. Сварив парочку, я тут же их съела, нигде не найдя тостера, прямо со свежим хлебом, убрала остальную еду и вернулась в свою комнату.
Диссертация лежала на письменном столе, словно насмехаясь надо мной. Я совершенно не укладывалась в график, мне и так было не по себе от мыслей о дедушкиной болезни и смерти, оттого что отношения с Хью предстали передо мной в истинном свете, в общем, на душе было тошно. Я собрала материалы, привела в порядок мысли; теперь излагать их на бумаге надо всерьез и без дураков, это должна быть совсем не та пачкотня, которую я продуцировала до сих пор.
Я села за письменный стол и принялась перечитывать свои заметки, как вдруг услышала внизу какой-то шум. Я вскочила и двинулась к лестнице гораздо смелее, чем это было ночью.
– Есть кто-нибудь? – послышался голос с кухни.
– Входите!
Я совсем не испугалась, но на этот раз решила: как только избавлюсь от посетителя, сразу запру дверь на замок.
Посередине кухни стоял Сэм с мешком в руке. Похоже, он не собирался двигаться дальше, и я оценила это. Резиновые сапоги он снял возле двери; сквозь один из толстых серых носков торчал большой палец.
– Извините, – сказал он, и хотя извиняться ему особых причин не было, мне это тоже понравилось. – Вот, принес вам кролика.
Он протянул мешок, и я его приняла.
– Спасибо.
Мы постояли, глядя друг на друга, потом он повернулся и двинулся к двери.
– Ладно, – сказал он. – Ну, так я пошел.
Теперь извиняться настала моя очередь.
– Я сейчас работаю.
Я качнула в руке мешок.
– А за кролика спасибо.
– Ага.
Он подошел к двери и повернул ко мне голову.
– Мне было очень жалко вашего дедушку. Всем нам. Хороший был человек.
– Спасибо. Да, хороший был человек.
– А что будет с фермой? Когда его не стало?
– А разве не знаешь?
Странно, что ему никто ничего не сказал.
– А что я должен знать?
– Ее продают. Каждый продает свою долю наследства. Я думала, Джошуа тебе сообщил.
Впрочем, и сам Джошуа, возможно, ничего не знал. Кажется, я вляпалась.
Сэм смотрел на меня и молчал, видно было, что он переваривает информацию. Дыхание со свистом вырывалось сквозь его зубы.
– Черт возьми, вот это да… – сказал он, взял сапоги и, не надевая, вышел, с силой хлопнув за собой дверью.
Большую, глубокую морозилку, чтобы положить туда мешок, я открыла с таким чувством, будто поднимала крышку гроба. С тех пор, как дедушка умер, никто в нее не заглядывал, и она была полна. Там были вперемешку навалены пакеты с мясом, с овощами, какие-то жидкости в контейнерах без этикеток, что-то похожее на компот. Я уже собиралась ее закрывать, как на глаза попалось две вещицы: это были прозрачные пластиковые коробки с нетронутыми замороженными животными. Трудно было сказать, какими именно, надо было размораживать: маленькие и пушистые, возможно, горностаи. Впрочем, тот, что побольше и потемней, возможно, опоссум, хотя мне было известно, что попавшиеся в капканы опоссумы, как правило, отсылаются моему дядюшке, хозяину компании по выделке шкурок этих животных.