— Он сказать что-то хочет, — я
наклонился к раненому и заметил полевые звездочки прапорщика. На
воротнике — петлицы медицинской службы. Не про него ли мне говорили
солдаты в приемном покое?
— Вы ведь Градский, да? —
Спросил я. Раненый с трудом кивнул и снова закашлялся.
— Откуда... вы? — пробормотал
он.
— ФСБ, — коротко ответил
Серый. Прапорщик едва заметно улыбнулся.
— Пришли, значит. Там дверь...
— Градский посмотрел в сторону коридора. — Они открыли...
дверь?
— Там наши ребята сейчас, все
хорошо, — заверил раненого Турист. В ту же секунду со стороны
коридора раздались короткие автоматные очереди и сдавленные крики.
Одновременно с этим на лестнице, ведущей на первый этаж, тяжело
забухали ботинки. Где-то раздался мощный хлопок, посыпалось стекло.
И все стихло.
***
Отделение хирургии, как в принципе и весь
второй этаж, пострадало несильно. Здесь пытались занять оборону
около десятка сектантов, но получилось у них, откровенно говоря, не
очень. Во многом благодаря прапорщику Градскому, который одному ему
известным образом заманил сразу пятерых «грибов» в небольшое фойе в
начале коридора и методично истребил. Что происходило дальше,
прапорщик рассказать уже не смог — потерял сознание. Серый,
заручившись поддержкой местного фельдшера и дежурной медсестры,
обнаруженных в одной из палат, перенесли Градского в операционную и
закрылись там, строго запретив посторонним ломиться в дверь.
Оставшихся сектантов ликвидировали Рентген с ребятами. Видимо, те,
поняв, что с больницей ничего толкового не выйдет, а отступать
бесполезно, напоследок наелись неких веществ, поэтому избавиться от
них не составило никакого труда. Вообще, на втором этаже оказалось
неожиданно многолюдно. В палатах обнаружились несколько солдат и
сержантов из медицинской роты Градского, защищавших пациентов и
нескольких медсестер с парой опустевших автоматов и пистолетом
Макарова. Анна Николаевна — та самая заведующая ожоговым,
умудрилась заблокировать свое отделение непроходимой баррикадой из
кроватей и шкафов, а в столовой, выходившей окнами на площадь, я с
огромным облегчением нашел ребят. Саныч сидел возле дальнего окна,
устало опершись на своего «Тигра». Возле его ног валялась россыпь
пустых магазинов и стреляных гильз, на подоконнике — разряженный
«Макаров». Рядом, периодически поглядывая на улицу и поправляя на
ремне невесть откуда взявшийся ручной пулемет Калашникова, мрачно
затягивался папиросой взлохмаченный Щукин. У сваленных к стене
обеденных столов шипел и матерился, баюкая перевязанную руку, Алан.
Участковый уполномоченный Беляев грозно, не стесняясь в выражениях,
отчитывал кого-то по радиостанции — свежая повязка, пропитавшаяся
кровью, белеет на голове, поверх форменной голубой рубашки с
галстуком — бронежилет, «разгрузка». Солдатики с повязками на
плечах — красный крест на белом фоне, деловито таскали носилки с
ранеными, спорила с пожилым майором дежурная медсестра в
бронежилете — та самая, из приемного покоя. Видимо, догадалась
«броник» у кого-то из убитых солдат позаимствовать. Чернышев и...
Мамыри, кажется? Увидела меня, улыбнулась коротко и заспешила по
своим делам. Я же нервно озирался по сторонам, вглядываясь в лица.
Нигде не было Сергея Борисовича — хирурга. А еще я не мог найти
Сашу.