– Возвращайся. – Она коснулась его культей левой руки.
Казалось, крепко схватила несуществующими пальцами, поцеловала тыльную сторону ладони.
– Спасибо тебе за Лайма.
– Бог дал тебе Лайма – не я.
– Спасибо тебе за Лайма, – настаивала она.
Тим поцеловал ее в макушку склоненной головы.
– Хотелось бы, чтобы у меня была сестра, хотелось бы, чтобы моей сестрой была ты. Но насчет беды ты ошибаешься.
– Давай без лжи. Увиливай от ответа, если тебе того хочется, но давай без лжи. Ты – не лгун, а я – не дура.
Мишель подняла голову, встретилась с ним взглядом.
– Хорошо, – кивнул Тим.
– Разве я не разгляжу беду, если увижу ее?
– Да, – признал он. – Разглядишь.
– Кофейный торт практически готов.
Он посмотрел на протез на столике у холодильника, лежащий ладонью вверх. С расслабленными пальцами.
– Я достану торт из духовки, – предложил Тим.
– Я справлюсь. Никогда не ношу эту руку, когда пеку. Если обожгу, то не почувствую.
Надев рукавицы, она достала форму с тортом, поставила на жаростойкую подставку.
Когда сняла рукавицы и отвернулась от торта, Тим уже переместился к двери.
– Мне не терпится увидеть лампу.
Поскольку слезные железы не пострадали, заблестели и живой глаз, и искусственный.
Тим переступил порог, но, прежде чем закрыл за собой сетчатую дверь, услышал голос Мишель:
– Это львы.
– Что?
– Лампа. Со львами.
– Готов спорить, выглядеть она будет потрясающе.
– Если все у меня получится, глядя на нее, ты почувствуешь, какие у них большие сердца, какие они храбрые.
Тим закрыл сетчатую дверь и бесшумно спустился по бетонным ступеням.
Проезжающие по улице автомобили, конечно же, создавали шумовой фон, но Тим их не слышал. Фары приближались, задние огни удалялись, как светящиеся рыбы в тишине океанских глубин.
Но, едва он сделал первый шаг от дома, городской шум усилился, с каждым мгновением становясь все громче и громче. Большую часть звуков издавали, само собой, автомобили, но звуки эти сливались в какую-то варварскую мелодию.