У дверей Сидоров опустил ладонь на ее плечо.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать семь, – ответила женщина. – Что ты хочешь узнать, Сережа?
– Я на десять лет старше. Сознайся, в тот день никто не приглашал тебя на танец. Это мираж. Этого не было.
Женщина взяла в два кулачка его рубашку и, больно ударяя костяшками пальцев в его грудь, с ожесточением произнесла:
– У него в кармане висел красный карандаш. У него были серые глаза. Тот Мальчик был сам собой. Не мучай меня.
– А я что, не сам собой? – спросил Сидоров.
– Не мучай, – и она ушла в проем двери.
Потом Сидоров помнит, что выпал из времени, которое отсчитывали только губы и глаза женщины. Только на миг он вернулся обратно и с безразличием успел подумать, что скрип его зубов могут услышать.
В три ночи Сидоров очнулся и посмотрел на часы. С трудом, шатаясь, поднялся. Он был пустой, как свисток. В коробе головы тикал будильник. Женщина открыла глаза. В них не было ни капли сна.
– Что? – спросила она.
– Надо ехать, Маша, – ответил.
Женщина, как тетива, сорвавшаяся с лука, поднялась с постели, накинула на голое тело белый халат.
У выхода Сидоров сказал:
– Я не смогу без тебя, я приеду.
– Нет, – ответила женщина.
– Тебе что, было плохо со мной.
– Да.
– Почему?
– Потому что я люблю тебя, – с тоской ответила женщина.
Вышли к машине. Сидоров схватил женщину за плечи и притянул к себе, но она уперлась в его грудь локтями, закрыла глаза и прошептала себе в страхе:
– Все, все. Все.
Неожиданно откуда то издалека, от водокачки, послышались нестройные звуки аккордеона. Проснувшийся музыкант заставил своего друга петь среди ночи никому не известную нестройную, прерывистую, тягучую песню.
– Прощай, Сережа, – сказала женщина и щепоткой пальцев тронула лоб и плечи Сидорова. Вдруг на третьем этаже в его прошлой комнате вспыхнул ярким пятном среди ночи квадрат света, и в нем появился силуэт мальчика и прильнул к окну.
Они посмотрели вверх, потом друг на друга. Сидоров упал на сиденье и с ревом снял машину.
Он вылетел на магистральное шоссе номер четыре, пустое в этот пустой час, и за пять секунд выдавил сто десять. Четверть часа он лежал за рулем, ни о чем не думая, как полая деревянная матрешка. И впав в эту прострацию, пропустил секунду, когда пришла опасность. Но все же он почувствовал ее нутром, тонкой полоской кожи у лба, теплыми крайними точками ключиц. За секунду опасность затопила его всего, и он все же решил тормозить. Он ударил правой ногой по тормозу, левой рукой заклинил руль, а правой рванул на себя ручник. Машина, продирая шины и асфальт, пошла юзом и встала. Сидоров вышел. В пяти метрах впереди на правой ходовой полосе взгромоздилась громада дорожного катка с мертвыми бортовыми огнями и без предупредительных знаков. Сидоров подошел и потрогал кладбище железа. Пальцы его ожог холод металла.